Цена короны

Серебряная Татьяна Борисовна

Отец-экзекутор усадил девушку в кресло. Несколько глотков красного эрладийского окончательно вернули ей силы. Амилла подняла голову. Носатый отец Браам и епископ тихо переговаривались, стоя возле своего магического прибора. Один из экзекуторов, который привел ее, а потом и магистра, хмурился и потирал руки, словно катал что-то в ладонях. Второй по-прежнему стоял рядом и глядел на нее заботливо, как любящий брат на занедужившую сестру. Амилла вопросительно посмотрела на него, снова огляделась… и вдруг осознала, что магистр Анволд все еще

стоит неподвижно, устремив взгляд непонятно куда.

Она хотела окликнуть мага, но тут епископ, прервав разговор с дознавателем, шагнул к девушке.

– Приношу свои извинения, прекрасная, – Коот учтиво поклонился ей. – Как вы себя чувствуете?

Амилла заставила себя улыбнуться и запоздало поправила платок.

– Благодарю, мне уже лучше, – ответила она.

– Немногим девушкам в ваши годы доводилось стать свидетельницами магического поединка, – епископ оперся на стол кончиками пальцев. – Вам будет что рассказать детям. Благодарю вас за помощь. Все подозрения относительно вас сняты.

– Но я хочу остаться! – в голосе Амиллы послышалась мольба. – Пожалуйста, ваше светлейшество, разрешите мне присутствовать при допросе магистра Анволда. Возможно, я смогу еще чем-нибудь помочь…

Ее глаза сияли, дыхание участилось. Кожу, нежную, как лучший хавирский шелк и цветом подобную костяному эрладийскому фарфору, тронул легкий румянец. Противиться ее красоте было трудно, почти невозможно… почти.

Епископ покачал головой.

– Простите, магнесса Амилла. Это может быть небезопасно. Кажется, вы уже имели случай в этом убедиться.

– Неужели вы не верите в силу своих людей, ваше светлейшество? Неужели магистр Анволд – самый сильный маг, с которым вам приходилось иметь дело? Я уверена, он не причинит мне вреда…

– Это может быть небезопасно для вашего душевного покоя, ашалла, – Коот выпрямился, давая понять, что разговор окончен. – Отец Фенор…

Вежливый экзекутор подал Амилле руку. Брови у него были очень густые, срастались на переносице и могли сделать грозным и злым любое другое лицо, но только не это.

Когда дверь за Амиллой и ее сопровождающим закрылась, его светлейшество одернул фиолетовую хламиду и сердито посмотрел на «зерцало истины».

– Боюсь, нам придется на время забыть, что Пресветлый заповедал нам: «Будь милосерд к врагам своим», – пробормотал он.

– «Поелику это возможно», – отозвался отец Браам. – Боюсь, магистр Анволд не вовремя вспомнил о том, что лучшая защита – это нападение.

– Не стоит нападать на то, что может тебя защитить… – оставшийся экзекутор коснулся серебристой оправы зерцала. – Но мы не оставили ему выбора.

– Выбор есть всегда, – холодно возразил Хильдис Коот. – Это право, дарованное Пресветлым Сеггером своим возлюбленным чадам. А вот нам выбор предстоит нелегкий. Кому-то придется чистить зерцало, пока не вернется отец Фенор.

* * *

Чистка пользы не

принесла. Собственно, и чистить-то было нечего – в этом его светлейшество убедился, когда отец-дознаватель, признав свое бессилие, уступил ему место. Зерцало не откликалось. Нет, оно не превратилось в простой кусок алхимического стекла – епископ чувствовал каждую из сложнопереплетенных нитей заклинания, которое превращало этот кусок в могучее магическое орудие. Они были подобны туго натянутым струнам луры… и странно, что он не мог извлечь из них ни звука.

Хильдису Кооту не раз доводилось наблюдать «оглушенное» зерцало. Инквизиция хорошо умеет хранить свои секреты, хотя это и порождает множество слухов о жестокостях, которые творятся в ее застенках. Что поделать, за все приходится платить, и верные служители Пресветлого Сеггера не исключение. Человеку свойственно стремление делать тайное явным… И он делает, порой по собственному усмотрению, добросовестно выдавая желаемое за действительное. Отцы-инквизиторы снисходительно слушают эти сплетни. Секрет зерцала будет раскрыт еще нескоро.

Однако случалось, что заклинания, которыми маги пытались – пока безуспешно – защитить воспоминания, могущие стать опасными, «оглушали» зерцало. Оно становилось похоже на человека, заткнувшего уши ватой, и после того, как «вату» вычищали, «слух» возвращался.

На этот раз «ваты» не было. Тем не менее, зерцало вдруг стало глухо и немо.

За этим занятием епископа застал отец Фенор.

– Принести новое?

Епископ покачал головой.

– Боюсь, нам придется обойтись без зерцала. Где уверенность, что со вторым не случится то же самое? Мы коснулись какого-то воспоминания, защищенного заклинанием, которое нам незнакомо.

– Вы правы, – мрачно отозвался отец-экзекутор. – Так у нас вовсе не останется зерцал.

– Попробуем по-другому? – Хильдис Коот криво усмехнулся и, сплетя пальцы, хрустнул суставами.

– Но, ваше святейшество…

Он не пытался ни поспорить, ни предупредить епископа об опасности, о которой тот прекрасно знал. Это был всего лишь условный знак, необходимый в присутствии тех, кто умеет читать мысли.

Второй экзекутор взял за руку отца Браама – таким жестом, каким соединяют руки застенчивые любовники. Отец Фенор встал с другой стороны. встал перед неподвижно стоящим Анволдом и протянул руку, словно ждал, что магистр отдаст ему какой-то предмет.

Так прошло… кто знает сколько? Если бы в камере стояли песочные часы, можно было бы услышать, как падают песчинки. Молчание становилось похоже на звенящую, готовую лопнуть струну. И епископ был тем менестрелем, что крутил колок, натягивая ее – медленно, терпеливо, чтобы, избави Сеггер, не порвалась.

И наконец коснулся ее, чтобы родился один-единственный звук. Одно-единственное слово.

«Адрелиан».

Ни одно слово из тех, что прозвучали в камере, не коснулось слуха Анволда. Ни одно, кроме этого.