Цена нелюбви
Шрифт:
«Это ужасная трагедия, — неуверенно сказал он. — Мы сломлены. Они сломлены. Жизнь всех разрушена».
— Старая песня, — сказала я. — То есть чего они ждали? Разве не ясно, что их схватят и посадят в тюрьму? О чем они думали?
— Они не думали, — сказал ты.
— Шутишь? — вмешался Кевин. — Такое дело требует планирования. Конечно же они думали. Может, никогда еще в своей паршивой жизни так усердно не шевелили мозгами.
Когда бы ни заходила речь о подобных происшествиях, Кевин изображал из себя эксперта, что действовало мне на нервы.
— Они не думали о том, что будет дальше, — сказала я. — Возможно, они продумали это идиотское
— Не обольщайся. — Кевин сгреб горсть чипсов с поблескивающим в темноте сыром. — Ты не слушала... как обычно... потому что обнималась с Селией. Им меньше четырнадцати. По закону Арканзаса Бэтмен и Робин вернутся домой к восемнадцатилетию.
— Возмутительно!
— И их досье опечатают. Держу пари, весь Джонсборо с нетерпением ждет их возвращения.
— Не хочешь же ты сказать, что они заранее сходили в юридическую библиотеку и изучили законы?
— Ммм, — уклончиво промычал Кевин. — Как знать? В любом случае, может, и глупо все время думать о будущем. Откладывать настоящее так долго, что кажется, будто его вообще нет. Ты понимаешь, о чем я?
— Не зря для несовершеннолетних сроки ниже, — сказал ты. — Эти подростки понятия не имели, что творили.
— Не следует так думать, — язвительно заметил Кевин. (Если его и обидела моя насмешка над подростковыми страхами, то твоя снисходительность оскорбила еще больше).
— В одиннадцать лет невозможно осознать, что такое смерть, — сказал ты. — Он не понимает, что другие люди тоже чувствуют боль, даже то, что они существуют. И собственное взрослое будущее не является для него реальностью. Поэтому гораздо легче его отбросить.
— Может, его будущее для него реально, — сказал Кевин. — Может, проблема именно в этом.
— Брось, Кев, — сказал ты. — Все подростки, затеявшие стрельбы, были представителями среднего класса, а не парнями из городских трущоб. Для этих парней жизнь была купленным в рассрочку домом, автомобилем, управленческой работой, ежегодными отпусками на Бали и тому подобным.
— Да, — промурлыкал Кевин. — Так я и сказал.
— Знаешь что? — вмешалась я. — Какая разница? Кого трогает, реально для него убийство людей или нет? Кому какое дело до его болезненных расставаний с подружками, у которых еще и грудь-то не выросла? Кому какое дело? Проблема в оружии. Оружие, Франклин. Если бы оружие не валялось в домах этих людей, как ручки от швабр, ни один из этих...
— О боже, ты опять о своем, — сказал ты.
— Ты слышал, что сказал Джим Лерер? В Арканзасе закон не запрещает даже малолеткам владеть огнестрельным оружием!
— Они украли...
— Им было что красть. И у обоих мальчиков были собственные винтовки. Абсурд! Без оружия те же два подонка пошли бы избивать кошку или — твойметод решения проблем — ударили бы по лицу бывшую подружку. Расквашенный нос; все идут домой. Эти перестрелки настолько бессмысленны, что не следует ли испытывать благодарность, если кто-то извлечет из них хоть какой-то урок?
— Ладно, я могу согласиться с ограничением автоматического оружия, — сказал ты тем поучительным тоном, что стал ассоциироваться у меня с ядом отцовства. — Однако ружья никуда не денутся. Они — большая часть этой страны: стрельба по мишеням и охота, не говоря уж о самообороне... — Ты умолк, поскольку я демонстративно перестала слушать. — Ответ, если он есть, в родителях, — продолжил ты, зашагав
На этот раз Кевин не проявил сдержанность:
— Да, пап!Мне действительно важно, что я могу рассказать тебе и мамси все, особенно когда на меня д авят сверстникии все такое! Ты всегда спрашиваешь, в какие видеоигрыя играю или что мне задали на дом.И я всегда знаю, что могу обратиться к тебе в трудный час!
— Да, ну, если бы ты не мог обратиться к нам, парень, — проворчал ты, — тебе это не казалось таким бы забавным.
Селия подкралась к арке и остановилась, помахивая листом бумаги. Мне пришлось поманить ее. Она и прежде казалась незащищенной, но это подобострастное смирение было внове. И я надеялась, что она его преодолеет. Я поправила края ее пластыря, посадила ее к себе на колени, чтобы восхититься рисунком. Он оказался обескураживающим. Белый халат доктора Сахатяна оказался таким длинным, что его голова не уместилась на листе; автопортрет Селии достигал только колена окулиста. Хотя обычно ее рисунки были светлыми, искусными и детальными, на месте ее левого глаза красовались каракули, вылезавшие за контур щеки.
А ты уже спрашивал:
— Серьезно, Кев... есть в твоей школе ребята с неустойчивой психикой? Кто-нибудь когда-нибудь говорит об оружии, или играет в жестокие игры, или любит жестокие кинофильмы? Как, по-твоему, могло бы такое случиться в твоей школе? И есть ли у вас психологи, профессионалы, с которыми подростки могут поговорить, если чувствуют себя несчастными?
Вообще-то тебе, вероятно, не нужны были ответы на эти вопросы, но отцовство требовало заинтересованности. Кевин раскусил тебя. Дети обладают хорошо настроенным радаром, определяющим разницу между действительно неравнодушным взрослым и взрослым, который хочет казаться заинтересованным. Даже когда я спрашивала пятилетнего Кевина, что он делал в детском саду, он понимал, что мне безразлично.
— Пап, у всех учеников моей школы неустойчивая психика. Они играют только в жестокие компьютерные игры и не смотрят никаких фильмов, кроме фильмов с насилием. К психологу ходят только для того, чтобы удрать с урока, и врут ей без зазрения совести. Что-нибудь еще?
Я приподняла Селию и посадила ее рядом с собой.
— Прости, Франклин, но я не понимаю. Как несколько откровенных разговоров помогут остановить то, что становится чем-то вроде пунктика. Это распространяется, как «Телепузики», только вместо того, чтобы заполучить резиновую куклу с телевизором в животе, каждый подросток считает себя обязанным расстрелять свою школу. В этом году обязательные аксессуары: сотовый телефон «Звездные войны» и полуавтоматический «Король Лев». О, еще жалостливая история о том, как тебя бросила хорошенькая девчонка.