Цена отсечения
Шрифт:
В мешке было душно, на заднем сидении тряско, ушибы ныли.
Степан Абгарович прислушивался к радио («Это были новости! В Москве двенадцать часов пятнадцать минут»), пытался в уме рисовать дорожную карту. Прикидывал скорость и время в пути, переводил в условные километры, считал повороты. На какое шоссе выруливает Эужен? Похоже, на Можайку. А может быть, и нет. Но явно везут за город. Или вообще из Москвы?
Кто этим сказал о клиентах? Кто подослал? Почему безмозглых дураков, не профи? Или их использовали втемную и уберут, как только доедут до цели, а там начнется настоящий разговор?
Кисло.
Или вправду –
Сейчас они были довольны, нервно ликовали. Складно все вышло, а ты говорил, а что я говорил, я ничего. Время от времени умолкали, прижимали уши: наверное, замечали милицейскую машину или пост ГАИ; проскочив, опять начинали щебетать. Молодец, молодец Эужен! вечером пожрем и закосеем.
Примерно через час «жигуленок» сбавил ход, на первой скорости проехал по придомовой территории, остановился; шибздик с переднего сиденья выскочил открывать ворота.
Не снимая мешка с головы, Степана провели в какой-то дом и осторожно, почти бережно, под ручки свели в подвал. Освободили от пут на ногах, ослабили веревку на руках, мешок скинули, зато завязали глаза. Зачем? И позволили прилечь на каком-то тряпье. Странное тряпье, чистенькое: пахнет свежим порошком, только что из стиральной машины. «Пойду звонить», – сказал желтоволосый. В углу посвистывала система газового отопления. Судя по свисту, система серьезная, дом большой и современный, основательный; такие начали строить лет десять, пятнадцать, не раньше; хозяева не бедствуют.
И как все это понимать?
Эужен вернулся возбужденный. Сказал Юрыку: с дивана – брысь. И продолжил торг.
Говоришь, нам денег не дадут? Хорошо. Не дадут. Нам. Но среди твоих клиентов есть доверенные лица, с правом электронной подписи. (Про электронную подпись он сказал с особым удовольствием, как ребенок произносит взрослые слова, гордо, по слогам.) Два-тры челявека, не меньше. На всякий пожарный. У каждого своя часть пароля, свой субсчет (субчет – прозвучало еще торжественней) под контролем. Им – дадут. Называй адреса, мы поедем к тебе на квартирку, с твоего факс-модема отправим письмеца, забьем стрелочку, накроем, повяжем, доставим сюда. И будем по очереди возить к твоему факс-модему, чтобы отсылали поручения. Сглупит на месте, сделает не то – тебе кранты. Мы предупредим об этом. А ты же знаешь, Степан Абгарович, как человек устроен: себя не пожалеет, друга – пощадит.
Эужен, ты сошел с ума (Бог ты мой, все гораздо серьезней), это же все люди заметные, не иголка в стоге сена, их спохватятся, сопоставят данные, поймут, что к чему (да нет у них охраны). А квартирка? Моя квартира встык с женой, она уже наверняка заглянула, поняла, что со мной не то, милицию вызвала (но как же грамотный бандит мог нанять таких недоумков?).
Сам с ума сошел. Думаешь, мы дураки, да?
Думаю. Да что ты!
Нету
С каким полюбовником, дурень!
Ах, все-таки дурень?
Не дурень, извини, оговорка. Насчет полюбовника это ты зря, придумай что-нибудь пооригинальнее. (Что он имеет в виду?)
Сам проверишь. Если сговоримся и не тронем.
Ладно пугать, отведи меня в сортир, хочу отлить.
Отлить или…? В штаны наложил? Это добре.
А писать я тоже буду с завязанными глазами? А канал ты мне подержишь? Развяжи. И повязку сними.
Да и что ж теперь, развяжу. Кнстянтин проводит.
Светила тусклая лампочка; по беленым стенам гуляли серые тени; подвал оказался просторный и чистый; к дивану притулился промятый топчанчик; несколько табуреток; старый стул. Эужен сидел по-турецки, расстегнув рубаху до пупа и обнажив густую татуировку – так в телесериалах паханы сидят на нарах.
До лестницы двадцать три шага. Ступени не скрипят. Дверь изнутри не запирается. Прихожая. Видимо, налево дверь в гостиную, чуть подальше ванная и гостевой сортир. Странно знакомые гравюрки по стенам: дешевый крашеный лубок начала девятнадцатого века, синие казачьи зипуны, чернобровые казачки, елдастые архангелогородцы, прижимистые татары, лукавые евреи…
Вот оно в чем дело! Елки-палки. Если сюда завезли, значит, не жить. Ни при каких условиях.
Тома-чепчик пробыла у него секретаршей неделю. Давно, еще во времена восхождения, весной девяносто третьего. Маленькая, свежая, улыбчивая; ровная челка, вздернутые кудельки: Красная Шапочка в деревенском чепчце. В первый пробный день не напутала ничего; на второй по наитию отсекла все лишние звонки; на пятый, подавая зеленый чай с кружком ароматного лайма (лаймы только-только стали завозить в Россию) и протягивая зарплатную ведомость, осторожно спросила: нам обязательно платить по депозитной, не проще ли по страховой? Вот расчеты. Степан удивился, улыбнулся, пересчитал; проще, и вправду проще! Ты кто, девушка? Я – Тома, выпускница стали и сплавов. Что в секретаршах делаешь? Служу; очень деньги нужны.
Он отложил дела, пересел в гостевое кресло, выспросил про семью (мама историк античности, папы нет), где живет, что читала; пробил на понимание – хорошая девка, им повезло. Три дня ушло на поиск вакансии, два на оформление, через понедельник Тамара Викентьевна стала замначальника финуправления.
Это было космическое повышение – и катастрофическое испытание. Все вокруг шушукались, смотрели косо; управлением руководила толковая баба, сорокалетняя мадам Сергиенкова; стервозная, ненасытная, с ледяным компьютерным умом и неостывающим женским жаром, мужчин ласкала, теток гнобила. А тут еще – молоденькая. Да спущенная сверху. Да из секретарш. Да от самого. Томочке, душке, лапоньке нашей были поручены схемочки тут кое-какие, работенка денька на два, на три, ерунда. Ключ от схемы ей не сообщили, а Сергиенкова уехала в командировку. Как раз на три дня.
Вернувшись на работу и предвкушая добродушный скандал с неизбежными кадровыми последствиями, обнаружила на своем столе итоговую распечатку.
– Тома, деточка, умница, кто тебе помог разобраться?
(Мелькисаров постарался? вот мужики, чтобы им было пусто, думают ниже пояса; даже такие сказочные мужики, как Степан Абгарович.)
– Никто, а зачем? Модель простая, строится за два часа, подставляем данные, получаем результат.
Душка, лапонька, умница, деточка бесхитростно смотрела на суровую начальницу и ждала новых поручений. Начальница погрустнела и задумалась о будущем. Во всяком случае, так рассказывал Степану ее помощник.