Цена посвящения: Время Зверя
Шрифт:
Он привел Дикаря в помещение, пахнущее сапогами, хлоркой и той особой вонью, что исходила от стаи двуногих собак: смеси гнилой еды, затаенной злобы и нечистого тела.
Узкий коридор отделял комнату со стеклянной стеной от клетки с единственной длинной скамейкой. На скамейке в самом углу, нахохлившись, сидел человек в грязной одежде. От него воняло мочой и перегаром.
— Петров, ешкин кот, принимай пополнение!
Милиционер подтолкнул Дикаря к клетке.
В комнате тяжело затопали сапоги. Распахнулась дверь.
Толстый
— Это еще что за чудо природы?
— А хрен его знает! Не из команды Таракана, это точно. Кто у Таракана прописан, я всех знаю. Новенький, наверное.
— Ты откуда? — на этот раз толстый обратился к Дикарю.
— Во, он щас скажет! Уссышься от смеха. — Милиционер больно щипнул Дикаря за бицепс. — Ну, что молчишь, звереныш? Отвечай товарищу капитану.
— Я из Леса. Я в Лесу жил, — ответил Дикарь.
Товарищ капитан хлебнул из бутылки, рыгнул в кулак и укоризненно посмотрел на того, кто привел Дикаря.
— Умеешь ты, Митрохин, проблемы на голом месте создавать. На кой нам здесь этот малохольный?
— А чё я? Мне сказали малолеток погонять. Я и гоняю. Их там, как мух на дерьме. А я чё, крайний? Балашова у нас по малолеткам, вот пусть она и мудохается. А то, чуть что, так Митрохин.
— Балашовой сегодня нет и не будет. — Капитан с ног до головы осмотрел Дикаря. — В сумке — что, проверял?
— Не проблема.
Митрохин сорвал с плеча Дикаря холщовую сумку, высыпал содержимое на тумбочку, стоявшую у калитки в клетку.
Посыпались два яблока, полбулки хлеба, пластиковая бутылка с водой и надкусанная палка колбасы. Потом ворохом упали мятые книжки и свернутые в трубочки газеты. Наконец, гулко цокнул нож.
Митрохин сначала радостно вцепился в него, а затем разочарованно бросил поверх газет. Нож был не тот, охотничий, с ладной ручкой и толстым клинком. Его Дикарь выбросил, сообразив, что с ножом, входившим в человеческую плоть, к людям заявляться нельзя. Этот был обычный перочинный, с почерневшим лезвием да еще отколотым острием.
— Макулатуры тебе зачем столько? — спросил капитан.
— Задницу подтирать, — за Дикаря ответил Митрохин.
— Я читать люблю, — сам за себя ответил Дикарь.
Он действительно читал все подряд, сам удивляясь проснувшейся жадности. В дороге подбирал все — книги, журналы, обрывки газет. Изголодавшаяся память впитывала прочитанное без остатка. Дикарь, раз пробежав глазами страницу, мог без труда наизусть воспроизвести каждое слово. Но выбросить не хватало сил. Что-то было в этих покрытых буковками листках. От них внутри появлялась какая-то новая, еще ему незнакомая сила и странное чувство удовольствия. Будто наелся до отвала. Дикарь не мог выбросить книжки, как раньше не мог бросить остатки пищи.
Капитан как-то по-новому посмотрел
— Ну-ка зайди! — бросил он и прошел к себе в комнату.
Митрохин толкнул Дикаря к распахнутой двери.
Внутри комнаты стоял странной формы металлический стол с телефонами. Еще два, обычных деревянных, пристроились вдоль стен.
Капитан уже сидел сбоку одного из них, вытянув толстые ноги. Он еще раз с ног до головы осмотрел Дикаря.
Дикарь понимал, что выглядит оборванцем.
Одежду, в которой жил в Лесу и с которой сроднился, пришлось сбросить. Меняя поезда, он время от времени выпрыгивал на пустынных перегонах, таясь, брел до человеческого жилья, воруя там еду и кое-что из одежды. Редко когда удавалось раздобыть что-то впору.
— Вшей, наверное, на тебе немерено, — произнес, окончив осмотр, капитан.
Он ошибался. В Лесу Дикарь выучился сражаться с паразитами каждую свободную минуту. Иначе погибнешь еще раньше, чем от голода. В дороге он купался в реках, стирал одежду и до хруста высушивал ее на костре.
— Как звать? Только не ври, я проверю.
Дикарь назвал себя и без запинки, упреждая следующий вопрос, — домашний адрес.
За спиной саркастически крякнул Митрохин.
— Не врешь? — спросил капитан.
— Нет. Зачем мне обманывать? Я долго в Лесу жил. Теперь хочу жить дома. У меня дом есть, как у всех.
Капитан поболтал в бутылке остатки воды. Одним махом допил. Встал, отстранив Дикаря, прошел к столу с телефонами. Снял трубку, набрал номер.
— ЗИЦ? Дежурный по Ярославскому. Капитан Петров. Пробей-ка мне, — он назвал фамилию имя и отчество Дикаря. Прибавил: — На вид лет тринадцать.
— Четырнадцать, — поправил его Дикарь.
Капитан ждал, почесывая жирную складку за ухом.
— Что?!
Он оглянулся, выпучив глаза на Дикаря.
Потом началась суета, от которой у Дикаря пошла кругом голова.
Комната как-то незаметно наполнилась людьми. Кто в форме, кто одет, как обычные люди. Но все они лезли с расспросами, теребили за рукав, заглядывали в лицо Дикарю. Их дыхание пахло табачным перегаром и плохой едой.
В конце концов ему стало плохо. Он свернулся в комок на стуле и закатил глаза. Сквозь звон комарья, залепивший уши, едва слышал голоса людей. Раз за разом они повторяли «без вести пропавший, без вести пропавший».
Он и без них знал, что прожил в Лесу два года и вестей не подавал. Но не пропал. Пропали те, кто был с отцом на плесе, когда утром из молока тумана выплыла моторка…
Из полуобморока, когда все в комнате показалось залитым тем самым туманом, гасящим звуки и застящим взгляд, его выдернул пронзительный женский крик.
Дикарь поднял голову. Мать почти не изменилась. Даже стала красивее.
Она узнала его. Но вместо того, чтобы обнять и прижать к груди, как ему мечталось, она побледнела и осела на подкосившихся ногах.