Цена посвящения: Время Зверя

Маркеев Олег Георгиевич

Максимов, мыча бравурный мотивчик, переключился на морковь. Нож точными ударами стал резать на тонкие дольки, летал сам, пальцы только удерживали его, но не направляли. Как учат китайские повара, нож острый и твердый и сам способен найти дорогу в мягком.

Неожиданно, будто кто-то подтолкнул под локоть, рука дрогнула, нож скользнул вбок и вспорол кожу на подушечке пальца.

Максимов замер. Упер нож острием в доску. Ждал, прислушиваясь к себе. За окном ничего не изменилось, та же какофония городских звуков, лишь чуть-чуть приглушенная висящей в воздухе моросью. Или что-то случилось где-то гораздо дальше, или вот-вот произойдет.

«Карина», — сам собой всплыл ответ.

Вслед

за этим раздался телефонный звонок. Максимов потянулся за трубкой, но на втором звонке аппарат затих, тут же ожил модем в кабинете.

Максимов подумал немного и вслух сказал:

— Война войной, а завтрак по распорядку.

Частыми ударами дошинковал морковку. Выудил пакетик из кипящей воды, промыл под краном, вспорол, высыпал белые крупинки в фарш. Приготовил смесь, набил ее в шкуру. Полюбовался результатом. Ляжки у бройлера вышли мясистыми и солидными, как у члена Совета Федерации.

Отправив окорочка в духовку, Максимов поставил на огонь турку с кофе.

Воспользовался паузой и получше рассмотрел порез. Ничего серьезного, бытовая травма средней тяжести. Но ходить с повязкой весь день не хотелось.

«Братья-шаманы, выручайте!» — с улыбкой подумал Максимов.

Взял нож, настроился и сосредоточенно стал повторять движения, которыми шинковал морковь. Нож дисциплинированно делал свое дело, точно следуя выверенной траектории, проскакивая мимо свежей, еще кровоточащей заусеницы. Максимов отчетливо представил себе, что так оно и было тогда, несколько минут назад: нож не вырывался из пальцев и не чиркал по коже. Наконец, дождался момента, когда холодок сменил горячую пульсирующую боль в пальце. Он, палец, тоже вспомнил, каким он был до рокового движения, и поверил, что лезвие никогда не входило в его плоть.

Максимов отложил нож, сжал пальцами порез. Постоял, покачиваясь с пятки на носок. Закрыв глаза, постарался максимально точно вспомнить, как выглядел здоровый палец. Получилось довольно легко. Как получается все, чему долго учился и если успел на практике убедиться в пользе приобретенных знаний.

Отнял пальцы от пореза. Стер сукровицу. Лоскуток кожи плотно прилип к нужному месту, не было ни опухоли, ни отечности. Только бледная линия на месте пореза напоминало о ранении. Максимов по опыту знал, через несколько часов исчезнет и она. Без боли и следа. [40]

40

Прием психорегуляции из арсенала гавайских шаманов. Подробнее об уникальных техниках оздоровления и самокоррекции организма можно прочесть в книге Сержа Кахиле Кинга «Городской шаман». Изд. «София», 2002 г.

Из духовки потянуло аппетитным ароматом. Максимов наклонился, сквозь толстое стекло убедился, что «ноги Буша» из полуфабрикатов медленно, но верно, а главное — правильно, превращаются в форменное объедение. Снял с плиты турку с кофе и пошел в кабинет.

Кружка, за монолитность и емкость прозванная «рабочей», стояла на положенном ей месте — на правом углу стола, подальше от ноутбука и большого раскрытого блокнота.

Максимов налил в кружку кофе, сел в кресло и, откинув голову на кожаный подголовник, замер.

Аура в комнате не изменилась, примеси запахов чужого в воздухе не ощущалось, все предметы остались нетронутыми. В противном случае они бы обязательно дали знать хозяину. Как? У долго живущих вместе есть свои секреты и свой немой язык.

Максимов сделал большой глоток кофе и потянулся за трубкой. Набрал номер телефона родного института. В храме науки и хранилище древностей его видели только по большим

праздникам, обычно это были радостные дни выплаты зарплаты. А с тех пор как какой-то шустрик организовал перевод копеечных зарплат технических и научных работников на пластиковые карточки, Максимов появлялся под сводами музейного ведомства только по личному вызову директора. Царем и богом в НИИ по-прежнему был дед Максимова, профессор Арсеньев, человек строгих правил и крутого нрава, но в принципе не зловредный. Дурацкой работы только ради поддержания дисциплины ни на кого не навешивал, а к внуку, несмотря на его возраст, продолжал испытывать самые нежные чувства.

— Профессор Арсеньев. Слушаю вас, — пророкотал в трубке прокуренный бас.

— Дед, это я. Докладываю о прибытии. Нахожусь в Москве, у себя.

— Ага! — после секундной паузы произнес Арсеньев. — Что-то ты рано от парижских мамзелей удрал. Или не понравились?

— Не-а. У них теперь мода на экологию. Подмышек не бреют, косметикой не пользуются, носят то, что придет в голову.

В трубке зарокотал камнепад, профессор захохотал.

— Чем занимаешься, бездельник?

— Жарю «ножки Буша» а-ля Аль-Кайда. Рецептом поделиться?

— Не издевайся, я еще не обедал. А ты, сын греха и позора, наверняка только завтракать усаживаешься?

Максимов не стал оправдываться. Ночью было не до сна, домой пришел только в десять утра. Но это никого не касалось.

— Когда насытишь утробу, надеюсь, появится желание поработать?

— Не уверен. Но если надо…

— Желательно.

Профессор Арсеньев жил на свете долго и большую часть жизни обитал в СССР, волны «чисток» и «чисток чистильщиков», череда дел «врагов народа» и разномастных вредителей от шахтеров до врачей включительно научили быть сверхосторожным в словах и сверхинформативным в интонациях.

— Готов, — сразу же собрался Максимов.

Дед выдержал паузу.

— В Доме ученых в шестнадцать часов начнется конференция. Не сочти за труд, отметься от нашей конторы.

— С удовольствием, если на трибуну лезть не надо.

Смех деда снова загрохотал в трубке.

— Извини, друг мой, представил, что ты способен нагородить.

— А что, серьезный сходняк?

— Да как бы помягче сказать… Когда у них начинаются проблемы с экономикой, сразу же бросаются изучать прошлое. Вот сейчас, после дефолта, тот самый клинический случай. Ожидается, что будут опять посмертно осыпать лаврами Поршнева [41] . Но, так как обещали быть наши казнокрады и ихние спонсоры, может получиться черт знает что. Обнищали жрецы науки, сам знаешь как. За гранты могут и стенка на стенку пойти.

41

Б.Поршнев (1905–1972) — автор революционной теории этногенеза, читателю рекомендуется его работа «О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии)». ТМ. Мысль.1974 г. и книги Б.Диденко «Хищная власть. Зоопсихология сильных мира сего» и «Цивилизация каннибалов» М.: ПОМАТУР, 1997, развивающие и популяризирующие теорию Поршнева.

— Ты сам-то будешь?

— М-м. Не уверен, — ответил Арсеньев.

По музеям, хранилищам и спецхранам, где по большей части протекала его работа, вечно сновали крысоглазые «искусствоведы в штатском», заглядывали через плечо, ворошили бумаги на столе, принюхивались и прислушивались. На их языке эта возня называлась «оперативным обеспечением». Бдили и шуршали они добросовестно и яро. Приходилось конспирировать от конспираторов в серых пиджаках, и Арсеньев с чистой совестью позаимствовал у них массу приемчиков и уловок.