Цена Рассвета

Апраксина Татьяна

Профессор спал до самого вечера. Кантор уже начал волноваться, не случилось ли с ним чего. Вставать с ложемента правилами полета запрещалось, но при необходимости на запрет можно было и наплевать. К семи дед наконец-то проснулся, включил передатчик.

— Скажите, профессор, а как вам удалось избежать нашего пристального внимания? — задал Кантор наболевший вопрос.

— Когда вышло постановление о призыве экстр на государственную службу, я был уже пенсионером, — посмеялся старик. — Так что миновало меня это наказание.

— Сколько же вам лет? — опешил Кантор. Закон был

принят еще в 877 году. Тогда Чеху должно было быть, судя по виду, около пятидесяти.

— Сто четыре исполнилось недавно.

— Сколько?! — не поверил ушам президент. Даже с поправкой на долголетие экстр, даже учитывая, что старику никогда не приходилось гробить здоровье на благо родины…

— Сколько слышал, — опять засмеялся тот. — Анна была на поколение младше, а ты — еще младше.

— Так вы мне вчера соврали? — Кантор прекрасно помнил сказанное накануне: «в нашем с Анной поколении».

— Ну, немножко приврал. А то решил бы ты, что такой антикварной перечнице нечего делать в космосе. Но ты ведь не об этом спросить-то хотел?

— Да. Вы же знали, что вы — последний с талантом к опознанию латентных экстр. Почему не стали с нами сотрудничать?

— Я с этим талантом не родился, а понимать, что не ошибаюсь, начал не сразу. Когда убедился, Анна уже создала свою службу, и я там пришелся не ко двору. Ты же ее помнишь — наука, техника, анализы, расчеты… да и то, что она делала, мне не нравилось.

Анна… Кантор невольно скрипнул зубами. Прошло тридцать с лишним лет, а он все не мог слышать ее имени без нестерпимого чувства вины и ненависти. Когда-то сорокалетняя красивая женщина нашла среди курсантов авиационного училища долговязого девятнадцатилетнего паренька. Сначала она сделала его любовником, потом уговорила «полежать в клинике», чтобы помочь ей закончить научную работу. Анджей согласился — ради высокой тонкой женщины с кудрявыми черными волосами он готов был на что угодно. Месяц в клинике казался сущей ерундой, тем более, что работавшая там Анна каждый день приходила к нему.

После обследования начался кошмар. Анджей не понимал, почему на Анне свет сошелся клином; он и не думал об этом. Слепо подчинялся ей, глотал каждое слово, каждое изречение впитывал, как высшую мудрость. Он не мог жить без ее порой жестоких ласк, без изматывающих ночных сражений, без злых, несправедливых слов. Полгода прошли в безумном угаре. В училище ему дали академический отпуск, он работал лаборантом в научном центре, которым руководила Анна, но вместо работы приходилось участвовать в бесконечных «экспериментах». Бессонные ночи, заполненные болью и страхом дни. Каждый «эксперимент» больше напоминал пытку.

Через полгода, когда, по мнению Анны, он уже был готов, она объяснила ему, что происходит. Он — латентная экстра, человек, обладающий паранормальными способностями. Экстра-вероятностник, владыка случая. Но полностью раскрыть свой потенциал сможет только после обучения и финальных испытаний. Что обучение началось с первого дня встречи, Анджей не понимал.

По сравнению с адом второго полугодия первое теперь казалось счастливым беззаботным детством. Анна методично ломала парня, которого успела изучить до

той степени, что позволяла предсказать любую реакцию на три хода вперед.

— Мне тоже не нравилось, — с деланным равнодушием сказал Кантор. — Но это суровая необходимость.

— Это дурацкая система Анны! — гаркнул дед так, что собеседник едва не оглох на оба уха. — Чушь, дурацкая чушь и бездарность! Она нахваталась психологии по верхам и решила — знает, что надо делать. Посмотри на себя, сынок… все ваше поколение — вы же калеки!

— Ну, спасибо.

— Ты знаешь, что такое «эмоциональная вырожденность»?

— Разумеется.

— Ты думаешь, что это норма для экстр? Хрена с два. Это последствия ее системы воспитания, которые только уродуют. Твой якобы холодный интеллект, твой цинизм — еще мелочи. Да, иммунитет к психологической зависимости у вас поставлен. Да, на первом месте у тебя социальная ответственность, мать бы ее так. Но кабы этим все ограничивалось…

— Ну…

— Не нукай, не в такси. Вы все, рациональные и ответственные, так и не выросли старше возраста дрессуры. Вы мечетесь между чувствами вины и ложного всемогущества. Комплекс героя, вот как это называется. Ходите по головам, все для блага государства, а потом льете сопли над разбитой тарелкой или дохлой птичкой и стыдитесь этого. Ты никогда не думал, почему это так?

— Думал… — признался Анджей. — Я много лет искал ошибку, которая позволяла бы избежать таких реакций.

— Хорошо сказал, — недобро рассмеялся старик. — Язык тебя выдает. Зато ты никогда не думал, почему это происходит. А я тебе скажу. Выхолощенная, изуродованная психика ищет способы избавиться от подспудного напряжения. Способность к спонтанным проявлениям чувств у тебя закрыта, но только с дура ума можно надеяться, что человек сможет держать под постоянным контролем любые желания, эмоции…

— А вы себе представляете, что такое полная экстра, которая желает налево и направо?

— Да двести лет, как первого экстра-вероятностника нашли, и кто сказал, что он первый-то был? Ничего, дожили.

— Как хотите, но курс ментальной дисциплины совершенно необходим. Да, мы не можем радоваться, злиться или хотеть чего-то, как все прочие, но зато можем быть уверены, что наше случайное желание не будет реализовано так, что потом останется только повеситься! Экстра во многом себе отказывает, но мы служим обществу и получаем удовлетворение от этого. Это важнее всего остального.

— Крепко же тебе Анна мозги свернула, — вздохнул Чех.

Анджей стиснул кулаки. Да, все, что он сейчас говорил, впервые было услышано от Анны. Она уверенно и со знанием дела выбивала из него все «слишком человеческое», оставляя только холодный бесстрастный разум. В ход шли любые методы и средства. Любой всплеск чувств немедленно и жестоко карался, любое желание высмеивалось и называлось низким, животным. Анна заставляла его ничего и никогда для себя не хотеть. Только одной сферы это не касалось — секса. «В койке можешь делать все, что угодно. Нужно же и нам побыть немного хрюшками? Плоть слаба. Иди ко мне, поросеночек…». И «поросеночек» покорно и радостно шел, пыхтел, обливаясь потом…