Цена Рассвета

Апраксина Татьяна

— Вот и все. Отныне злые думы покинули прозрачные пределы, и души успокоятся в гармонии.

— Что это была за идея? Что за… думы? — настойчиво спросила Арья.

Каймиана всплеснула плавниками, раскинула руки в стороны. Лицо так и осталось невыразительным, но поза наводила на мысль о предельном отчаянии.

— Трудно пересказать, сестры и братья. В мире, который вы зовете Синрин, недобрые люди хотели уничтожить то, что производит пищу, дабы голодные восстали.

— Вот сволочи, — откуда-то сверху пробасил Бранвен.

Арья частично осознала,

что им показали. Легкий, надежный способ поддерживать мир и покой, добиваться таких результатов, о которых все экстра-вероятностники Кантора не могли и мечтать. Так просто, ценой небольшой боли, гасить на корню идеи бунтов, диверсий…

— Офигеть… — сказала она и от удивления вывалилась назад в реальность, в опостылевший тесный зал переговоров.

Через пару минут очухались и остальные. За это время Арья успела выпить два стакана воды, унять дрожь в руках, полюбоваться окаменевшими лицами товарищей и воспылать нежной сестринской любовью к Прагме. Невероятный, невозможный шанс исправить все на Вольне раз и навсегда. Тон-эрт, который не участвовал в показе, посмотрел на нее и, как в прошлый раз, одобрительно кивнул.

— Вы читаете мысли?

Еще один кивок.

— Скажите… а мы не кажемся вам уродами? — ляпнула вдруг Арья. — Мы же все такого понаворотили… особенно я.

Отрицательное движение подбородка. Да уж, молчаливость командора внушала уважение. Арья хотела сказать ему об этом, но потом решила, что он и сам все понял.

Она перевела взгляд на стену и стиснула стакан: показалось, что стены дрогнули, поплыли куда-то. Тревожное и мутное чувство deja vu: показанное Каймианой она уже где-то видела, хуже того — была уверена, что ни в одном уроке не обнаружит для себя ничего нового. Сон, утренний сон… там Арья действовала без всякого инструктажа, зная, как надо. Навеяно Прагмой — или?..

Мысль мелькнула и исчезла: одновременно очнулись остальные. Вид у всех был потрясенный и сосредоточенный.

— Теперь вы знаете, что вам уготовано, — сказала Каймиана. — Пройдя постижение, вы сможете делать то, что сделала я, и то, что даже нам недоступно.

— Что, вот так раз — и все? — спросил Бранвен.

— Ты прав, брат, хотя пока не можешь оценить, сколь велика твоя сила. Для тебя это будет простым. У вас много, очень много работы. Прозрачным пределам нужны достойные, слышащие голоса своих миров. Много, очень много старых плодов, гнилых и вовсе негодных. Много чужих, принесенных еще давно. За многие интервалы времени вы создали всего чуть плодов прекрасного… это дурно и должно быть исправлено. Я покажу вам плоды Прагмы, и вы поймете.

— Произведений искусства? — с недоумением в голосе спросила Аларья. — Разве у нас их мало?

— Не вещей, но плодов, что питают их. Плоды прекрасного тоже можно создавать, и ты, сестра, преуспеешь в этом больше прочих. Настало время сорвать старые, что отягощают ваш быт.

— Что она имеет в виду? — шепотом спросила Арья у Фархада, который сидел ближе всех.

— У вас вся культура — перепевки терранской, да еще и самой вульгарной. Все эти

ваши гномы и лесные бабы с луками, — тоже шепотом ответил Фархад. — Да и у нас тоже… гобелены, занавески, пятьсот лет одно и то же.

— А-а, ясно, — Арья совершенно не обиделась на такую оценку родной культуры.

Усмехаясь, она вспомнила, что действительно натыкалась в информаториях на книги и фильмы, привезенные с Терры, сюжеты которых подозрительно напоминали самые громкие хиты Вольны. До сих пор она называла это классикой и относилась к ним с уважением. Тех, кто, наподобие Кантора, хорошо знал терранскую литературу и мог при случае щегольнуть цитатой из древней, едва понятной книги, очень уважали. Теперь все это выглядело весьма иначе.

— И это еще не все, сестры. Ваш мир болен, но не удивляло ли вас, что лишь немногие чувствуют это? Те, кто обладает сходным с вами даром; те, кто близок к ним; но остальные лишены возможности понять…

Арье вдруг показалось, что Тон-эрт, доселе сидевший статуей, едва заметно поморщился. По крайней мере, от него повеяло прохладной неприязнью. Каймиана осеклась, потом чинно сложила руки на коленях, словно закончила рассказ.

— Еще как удивляло, — сказала Аларья и исключительно грязно выругалась.

В полдень курьерский бот стартовал с орбиты. Делать в крошечной каюте было нечего. Валяйся на ложементе, читай или спи. Ни на то, ни на другое времени у обоих не было. Анджей наладил связь и принялся допрашивать профессора Чеха.

— Сашка Ефимов, земля ему пухом, был гением. Краснобаем, бабником и треплом, но гениальным прогнозистом. Пророком, без шуток. Он брал любую информацию из «сетки» — точно, чисто, без помех, без примесей. Что он потом с ней делал — другой вопрос. Я ему всегда говорил, что любовь к красному словцу его погубит. Так и вышло. Из Академии Наук его за «Крест над миром» в конце концов вышибли. Накрутил, намутил… не всякий суть возьмет. Да и брать после всех «разоблачений мошенничества» никто не хотел…

— Я читал эту книгу лет двадцать назад, — сказал Кантор. — Истерика, глупость. Пророчество? Да какое там. Кликушество! Бабе деревенской во сне приснилось. «И родятся в один год четверо, что станут над миром, ибо имя им — крест». Кто в такое поверит?

— А в расчеты по идеоматрицам, по допущениям не смотрел?

— Нет. С меня хватило и теоретической части.

— Вот то-то и оно. Предупреждал же я его… Основной текст ты помнишь?

— Нет, — признался Анджей. — Так, пару дурных цитат. Расскажите как-нибудь попроще.

— Да проще, чем там, уже некуда. До начала тысячелетия в один год на двух планетах должно родиться по паре детей, либо близких родственников, либо еще как-то связанных, с детства знакомых. Приблизительный возраст активации первого — лет семнадцать-двадцать, чем позднее, тем хуже для всех. Потом уже как сложится, но до встречи все должны быть активированы.

— Для чего нужно родство или знакомство? Почему это не могут быть посторонние люди?

— Знаешь, что такое связи второго уровня?