Цена весны
Шрифт:
— Ирит-тя говорила не ему.
Спина Ванджит затвердела, но очень быстро, со смехом, расслабилась. Ванджит улыбнулась всем и изобразила позу раскаяния, принимая поправку. Ирит протянула руку и положила ее на плечо Ванджит, как могла бы сделать сестра.
— Я так горжусь тобой, — сказала Ирит, усмехаясь. — Я так горда и счастлива.
— Как и мы все, — добавила Ашти Бег. Маати улыбнулся, но в глубине души отложилось чувство, что что-то произошло. Пока они, все четверо, подходили к кухням — в воздухе плыл усилившийся аромат соленой жирной свинины, а также темный земной
Он не настолько давно был мальчиком, чтобы забыть, как выглядит зависть. Он сам страдал от нее в этих залах и комнатах. Всегда был мальчик, которого отмечали учителя, и все остальные хотели бы быть на его месте. Идя через пустые сады, Маати спрашивал себя, не разрешил ли он случиться тому же самому. Ванджит, безусловно, стала центром всей их деятельности. Неужели Ашти Бег и Ирит прервали их разговор, желая привлечь его внимание или, по меньшей мере, не дать ему говорить с ней?
И еще вопрос о том, что у Ванджит на сердце.
Да, Эя права. Несмотря на все надежды и внимание, сейчас сосредоточенные на Ванджит, главная задача школы — не Ясность-Зрения, а Эя и Ранящий. Ванджит это понимала. И ей, скорее всего, не нравится, что она будет первой только для того, чтобы проложить дорогу другим. Он поговорит с ней. Он должен поговорить с ней. Разуверить ее.
После того, как последняя ложка чечевичного супа была заедена последней корочкой хлеба, Маати отозвал Ванджит в сторонку. Но разговор пошел не так, как он ожидал.
— Ты напрасно думаешь, что работа Эя-тя более важна, — сказал Маати, сложив руки в позу, означавшую мягкую власть. — Ты рискуешь больше, беря на себя роль первого поэта нового времени. И определенные преимущества Эи-тя определяются ее положением при дворе. Но в них больше не будет необходимости…
Ванджит поцеловала его. Маати отпрянул. Девушка улыбнулась — широко, искренне и странно жалостливо. Ее руки приняли позу, которая предлагала поправку.
— Ага, Маати-кво. Вы думаете, это имеет значение — то, что Эя-тя важнее меня?
— Я не… Я вовсе не это имел в виду.
— Разрешите мне. Эя важнее меня. Точка. Я первая, потому что я — разведчик. Точка. Но если я все сделаю хорошо, если я сумею пленить, тогда она получит ваше разрешение. И тогда мы сможем что-то сделать. Это все, чего я хочу.
Маати пробежал рукой по волосам. Оказалось, что ни одно из обычных рассуждений не подходит к этому моменту. Ванджит, кажется, поняла его молчание, потому что продолжила тихим мягким голосом.
— Есть разница между тем, почему пришли сюда вы и почему мы, — сказала она. — Ваш отец послал вас сюда, надеясь на славу. Он надеялся, что вы встанете в ряды всех этих мальчиков, вас пошлют к дай-кво, вы станете поэтом. Для меня это не так. Я не хотела становиться поэтом. Вы понимаете меня?
Маати принял позу, которая выражала принятие поправки и вопрос. Ванджит ответила позой благодарности
— Вчера мне опять приснился тот же сон. Он снится мне почти каждую ночь. Ребенок во мне. Он шевелится, движется и я слышу, как бьется его сердце.
— Мне очень жаль, — сказал Маати.
— Нет, Маати-кво, в том-то и дело. Я проснулась, но не печальная. Мне было тяжело, когда я думала, что это никогда не произойдет. А сегодня я проснулась и была счастлива весь день. Я могу чувствовать, как он подходит ближе. Он будет здесь. Быть поэтом — ничто рядом с этим.
Найит, подумал он.
Маати не ожидал слез, но они сами навернулись на глаза. Боль в груди была такой внезапной и резкой, что он едва не принял печаль за болезнь. Она положила ладонь на его, с обеспокоенным выражением. Он заставил себя улыбнуться.
— Ты совершенно права, — сказал он. — Совершенно права. А сейчас пошли. Все тарелки перемыты, пришло время поработать.
Он вошел в зал, который они отвели для занятий. На сердце было тяжело и легко, одновременно: тяжело от печали о смерти мальчика, легко — от реакции Ванджит. Она знала, что работа Эи более важна, и уже смирилась с собственной ролью, поменьше. Он спросил себя, сумел бы он, будучи в ее возрасте и на ее месте, поступить так же. Вряд ли.
В тот вечер лекция была особенно короткой, а обсуждение после нее — живое, целенаправленное и глубокое. В последующие дни Маати вообще перестал читать лекции и, вместо этого, стал руководить дискуссией и анализом, следовавшими за дискуссией и анализом. Они, вместе, полностью разрушили связывание Ясности-Зрения, а потом, вместе, полностью построили его заново. И каждый раз, по мнению Маати, план становился солиднее, образы и звуки лучше подходили друг к другу, а грамматика, на которой он основывался, становилась более точной.
Остановить процесс было трудно, но, в конце концов, сделать попытку должна была Ванджит и только Ванджит. Они могли помочь, что-то посоветовать, но он выделил две полные недели, в течении которых связывание было ее и только ее.
Облака стояли низко в то утро, когда вернулась Эя. Все собрались внутри, убегая от северного ветра, такого холодного, словно пришла зима. Маати знал, что это не так. До зимы еще недели жары и восходов солнца. Тем не менее, часть его сознания не могла не сказать, что такое изменение погоды — предзнаменование. Хорошее, сказал он себе. Изменение, смена времени года, нормальный порядок, лежащий в основе мира: именно его он пытался увидеть в небесной крыше, низкой и серой. А не предчувствие бесплодной зимы.
— Странные новости, — сказала Эя, пока они разгружали повозку. Ящики с соленой свининой и мукой, канистры со специями и твердым сыром. — Гальты расхаживают по Сарайкету так, словно завладели им, но что-то пошло не так. Не могу сказать, думает ли мой брат, что девушка — полная уродина, или у нее случился приступ, когда она увидела его, но что-то пошло не так. Прошло слишком мало времени, никто ничего толком не знает. В следующий раз я узнаю точнее.
— Все, что вредит ему, помогает нам, — сказал Маати. — Что бы это ни было, это хорошо.