Цена весны

Абрахам Дэниел

— В точности моя мысль, — сказала Эя, но ее голос стал мрачным. Он принял позу вопроса, она не ответила.

— Как идут дела? — вместо этого спросила она.

— Хорошо. Очень хорошо. Я думаю, Ванджит готова.

Эя остановилась и вытерла рукавом лоб. Она выглядела старой. Сколько зим она видела? Тридцать? Тридцать одну? Ее глаза глубже, чем в тридцать зим.

— Когда? — спросила она.

— Мы ждали только тебя, — сказал он и попытался пошутить: — Ты привезла вино и еду для праздника. Так что завтра мы должны сделать

что-то такое, что стоит отпраздновать.

Или оплакать, подумал он, но не сказал вслух.

Глава 9

— Ради всего святого, не говори Баласару, — сказал Синдзя. — Он не должен знать об этом.

— Почему? — спросила Идаан, сидевшая на краю кровати солдата. — Что он сделает?

— Не знаю, — сказал Синдзя. — Но что-нибудь кровожадное и ужасное. И эффективное.

— Перестаньте, — сказал Ота. — Просто перестаньте. Я должен подумать.

Но пока он сидел, положив голову на руки, ясность ума так и не пришла. История Идаан — путешествие на север после ссылки, появление Семая у ее порога, вновь вспыхнувшая любовь, разрыв Маати с товарищем-поэтом и его возвращение — воспринималась как старая поэма или тщательно сконструированный рассказ. Если бы не было пиратов, Аны и ее отца, его собственного сына, заговора между Ялакетом и Обаром и вторжения западников, он мог бы наслаждаться этим рассказом.

Но она пришла к нему не с рассказом. А с угрозой.

— Какую роль в этом играет Семай? — спросил он.

— Никакую. Он не хочет иметь с этим ничего общего. Как и, кстати, с моим приходом сюда. Я оставила его присматривать за делами, пока не заплачу тебе долг. Потом я пойду домой.

— Это может сработать? — наконец спросил Ота. — Идаан-тя, сказал ли Маати что-нибудь такое?

Его сестра приняла позу отрицания с оттенком неуверенности.

— Он пришел к Семаю за помощью, — сказал Синдзя. — А это, по меньшей мере, означает, что ему нужна помощь.

— И Семай не согласился ему помочь, — сказала Идаан. — Но он не хочет, чтобы Маати повесили. Он выгнал Маати до того, как тот сказал мне, кто его поддерживает.

— Что заставляет тебя думать, что у него есть поддержка?

— Он сам об этом сказал. Сильная поддержка и ухо во дворцах, когда ему нужно, — ответила Идаан. — Даже если он преувеличил, он не похож на кролика, убегающего от охотника или бродящего по рисовому полю. Кто-то его кормит. И сколько в мире людей, желающих возвращения андата?

— Бесконечное количество, — ответил Ота. — Но сколько из них думают, что это возможно?

Синдзя открыл маленький деревянный шкафчик и достал рифленую бутылку, вырезанную из кости. Он открыл крышку, и запах вина наполнил комнату. Синдзя спросил, жестом, не хочет ли кто. Ота и Идаан одновременно приняли ту же самую утвердительную позу.

— Все книги сожжены, —

сказал Ота. — Истории андатов исчезли, как и грамматики. Я и не предполагал, что он в состоянии это сделать, когда он написал мне, раньше. Не думаю, что он сможет сделать это сейчас.

Синдзя, пораженный, перелил вина в одну из пиал, красная жидкость полилась по поверхности стола, как пролитая кровь. Идаан подняла бровь.

— Он писал тебе? — спросила Идаан.

— Много лет назад, — сказал Ота. — Одно единственное письмо. Я его сохранил. Маати писал, что ищет способ вернуть андата. Он хотел моей помощи. Я послал письмо с отказом.

— Я очень извиняюсь, высочайший, — сказал Синдзя, не потрудившись подтереть пролитое вино. — Но почему я слышу об этом в первый раз?

— Письмо пришло в неподходящее время, — мрачно ответил Ота. — Киян умирала. Надежды не было. Андаты исчезли, и нет в мире силы, способной их вернуть.

— Ты уверен? — спросила Идаан. — Маати-тя не думал, что это безнадежно. В этом человеке есть что угодно, но он не глуп.

— Не имеет значения, — сказал Синдзя. — Если только разнесется весть, что это произошло — пусть все боги сохранят нас от этого! — и ты знал о его намерении… Что ты знал об этом много лет…

— Это мечта! — рявкнул Ота. — Маати мечтает, вот и все. Он хочет вернуть то, что ушло за пределы его возможностей. Ну, я тоже. Любой, кто жил так долго, как мы, страстно желает невозможного, и мы знаем, насколько это бесполезно. То, что ушло, — ушло, назад не вернешь. И что я могу сделать? Послать письмо с ассасином в придачу? Объявить всему миру, что Маати Ваупатай сошел с ума, что он пытается пленить андата, и что они должны послать при первой возможности армии вторжения?

— Действительно, почему? — спросила Идаан. — Почему бы не послать ассасина, я имею в виду. Что касается армий вторжения, я понимаю. Но, что касается их, почему ты дал им уйти в конце войны?

— Идаан-тя, я не в том настроении, чтобы отвечать на вопросы женщины, которая убила моего отца, замышляла обвинить меня и дышит воздухом только потому, что я разрешил ей. Я понимаю, что ты была бы счастлива вскрыть их горла.

— Только не Семая, — тихо сказала она. — Но я знаю, почему я бы этого не сделала. Отсюда не следует, что я знаю, почему ты этого не сделаешь. Мы не одинаковы.

Ота откинулся на спинку стула. Его лицо горело. Их взгляды встретились, и он увидел, как она кивнула. Идаан приняла позу, которая выражала как понимание, так и раскаяние, снимая вопрос.

— Нет, я ошиблась, — сказала она. — Немного подумав, я поняла, что в этом мы одинаковы.

Ота взял пиалу, которую Синдзя протянул ему. Неразбавленное вино, густое и терпкое. Он выпил до сна. Синдзя выглядел встревоженным.

— Сегодня ночью я ничего не могу с этим поделать, — сказал Ота. — Я устал. Я иду спать. Если я решу, что нужно еще поговорить, это будет в другой раз.