Цена звёздной пыли
Шрифт:
***
— То есть, Джон Харлайл умер? — я никак не мог осознанно понять, о каком именно времени рассказывал мне Ричард Макдональд. Он упоминал о далёкой войне, но его речь простиралась гораздо дальше, за горизонт причинно-следственных связей.
— Ты слишком спешишь, друг мой, — старый торговец никогда не любил, когда его перебивают. Впрочем, он и сам, кажется, вполне понимал, что способность понимать тут есть только у него. А также, у него была его огромная кружка, которую только и успевали наполнять вновь после каждого богатырского глотка. — Вы, молодое поколение, вечно спешите. Бежите куда-то, не в силах остановиться и просто посмотреть вокруг. А ведь именно в этом и заключается жизнь. Сама её суть. Нет никакого смысла в скоротечном существовании.
***
Джон Уильям Харлайл погрузился в темноту. Его разум растворился в окружающей тишине, а тело безвольно обмякло. Благо, он успел запустить процесс подготовки капсулы к отправке, и уже спустя минуту, она успешно отстыковалась от корабля, и рванула в чёрную пустоту космоса. Будь у него хотя бы часть тех сил, что были при нём всю жизнь, торговый агент не упустил бы того момента, когда в трюме блеснула очередная вспышка огнестрельного оружия и в толстой металлической стенке образовалось аккуратное отверстие от пули, отпечатавшееся и на самой капсуле. Кто именно стрелял — было уже не важно. Пусть это будет Тайна… Или даже сам Николас Кейн. Они уже остались в прошлом. В том же самом, где осталось сознание ставленника великого торговца.
Харлайл находился в чистом, безграничном «Ничто». Словно лежал на дне тёмного озера, чьи воды настолько непроглядны и черны, что их не смогло бы осветить даже Солнце. Он чувствовал своё тело. Ноги и руки. Туловище и голову. Ощущал каждое невольное напряжение собственных нервов, пусть это и происходило с каждой минутой всё реже и реже. Но была ли то на самом деле всего лишь минута? Агент вырвался из плена времени и перестал определять его по биению собственного сердца, ведь последнее уже давно успокоилось и подавало признаки жизни не чаще, чем Джон успевал обдумать добрую десятую часть своей собственной жизни.
Он видел яркие картинки. Те самые, что когда-то проникли в его память и остались там, в надежде быть когда-нибудь обнаруженными. Помнил то время, когда был ещё счастлив и помнил то, что погубило его жизнь. Запертый в собственной тишине. Человек летел сквозь космос в маленькой, повреждённой, спасательной капсуле, и её силуэт тонул в блеске соседних звёзд…
Но что это? Боль в груди уже давно оставила его. Настолько давно, что он уже и не помнил о том, что находился на грани всё это время. Сколько он пробыл здесь? И где это самое «здесь»? Впрочем, какая разница, когда уже забытая боль вдруг решила вернуться вновь?
Харлайл чувствовал, как его плоть разрезается острым куском прохладного металла, и мог даже ощущать усилие, с которым смертоносный кусочек свинца медленно покидал его грудь. Каждый миллиметр пути приносил ему очередную порцию резкой, режущей боли. Настолько сильной, что он попросту не мог сдержать крик. Не смог бы, если бы мог кричать. Джон не управлял своим телом, кажется, уже долгие и долгие годы. Всё то время, что провёл в пустоте.
И вот боль, та самая, что разрывала его грудь словно дикий зверь, выгрызающий внутренности, наконец ушла. Её сменило нечто другое. Странное ощущение энергии, наполняющей каждый нерв Джона. Неуправляемой, бесконечной силы. Ощущение онемения конечностей прошло столь резко, что, казалось, его тело попросту вынули из омута тишины. И конечности Харлайла были этому очень рады. Он всё ещё не чувствовал былой власти над своим организмом, но уже явно представлял, как он двигается. Мог различить натяжение сухожилий и напряжение мышц. Всё это сопровождалось болью, но лёгкой, такой, какую ты чувствуешь, когда работаешь затёкшими руками. И конечно, его навестил хорошо знакомый «шум», разливающийся по рукам и ногам.
— Что происходит? — он задал этот вопрос сам себе. Беззвучно и не
Звук. Его сенсоры улавливали вибрации воздуха. Раньше их не было. Во вселенной пустоты не может быть звуков. Они едва различимы и не могут быть восприняты его разумом. Как если бы ему кричали с берега, в то время как он сам находился на глубине. Рассеянные, разбитые звуки. Голоса. Харлайл не слышал голосов уже давно. С того самого времени, как распрощался с жизнью и принял своё отчуждение от реальности. Казалось, что он даже отвечает им. Пусть неосознанно и бессмысленно. Но откуда? Откуда здесь голоса? И что… Что он ощущает сейчас? Помимо голосов и беспомощности… Ставленник Ричарда чувствовал жжение и боль в районе своего лица. Но здесь нет огня. Нет ничего, что могло бы обжечь… А ещё эти странные вибрации воздуха, словно прямо перед носом Джона кто-то из пернатых машет своими великолепными крыльями. Ох, а он не отказался бы от крыльев в этом пустом и молчаливом мире. Всего на мгновение, но он даже задумался об этом. Представил себя парящим над пустынной вселенной. Даже примерил на себя роль голубя, безнаказанно карающего каждый силуэт где-то там, внизу. В конце концов, где, как не здесь, ему сходить с ума?
***
Крыльев Джон Харлайл так и не получил. Зато на какое-то время пришёл в сознание и даже открыл глаза. Сначала его взгляд был максимально искажённым и мутным, подобно замёрзшему озеру. Но постепенно, вместе со слухом, к нему возвращалась и способность различать детали. Белоснежный потолок, напоминающий о снеге. Он уже давно не видел снег.
Какие-то размытые, расплывающиеся линии мешали его обзору. Он напрягал свой разум настолько, насколько вообще мог. И напрягал руки и ноги… Но они не поддавались. Нет, Джон отчётливо чувствовал, что уже может управлять своим телом, но ему что-то мешало. Так, как если бы его привязали к стулу. Но он определённо лежал на спине. И его кто-то тряс.
Глава 34
Всё самое интересное в жизни человека — происходит внезапно. Быстро и практически незаметно, словно тусклая молния, рассёкшая небо где-то вдалеке, за серым, непроглядным слоем туч. Именно так к Джону Харлайлу и вернулось зрение. И он увидел того, кто упорно сотрясал как его самого, так и его койку, к которой, как выяснилось позднее, он был привязан по рукам и ногам. И это внушило в его только-только пробудившийся разум, настоящий ужас. Не тот, что ты испытываешь перед смертью, но другой… Страх перед реальностью. Искажённой, неправильной и тёмной, сущностью самого естества вселенной.
Джон Уильям Харлайл увидел прямо перед собой хорошо знакомую растрёпанную причёску и печальные, вечно заспанные, глаза. Волевой подборок, обрамлённый лёгкой щетиной, и даже тот самый шрам, что некогда был получен по глупости бурной юности. И находился он точно там, где он помнил — по диагонали рассекал густую, ровную бровь. Эти глаза… Торговый агент уже заглядывал в них, и в тот раз так и не увидел в них отражения. Сейчас же, отражение было… Его отражение. Он увидел седого старика в тех глазах. Старика, привязанного к хирургическому столу.
***
— Вы хотите сказать, что… Джон Харлайл оказался точно таким же «попутчиком», каким был тот старик из капсулы? — я уже начал отчаиваться разобрать что-либо позднее, просто прослушав запись диктофона, и решил добиваться полного понимания сейчас. — Его так же подобрал другой корабль республики?
— Да нет же! — Ричард Макдональд вскрикнул так, словно он был престарелым учителем с толстой сумкой опыта за плечами, а я — одним из его учеников, упорно отказывающихся познавать логичные основы математики. Но его рассказ всё же не был чем-то элементарным. — Он оказался на своём месте. Тот старик. Это и был Джон Харлайл. С самого начала.