Ценный подарок (сборник)
Шрифт:
Иван Саввич, пожилой человек, кладовщик «Трансагентства», чинил у нас электричество, водопровод, Витькин акваланг. Техника была его хобби. На этот раз ремонт оказался пустяковым, и потом Шунтик долго бродил по нашей квартире, словно огорчаясь, что все вещи целы.
Когда он уходил, Катя сказала:
— Послушайте, Иван Саввич, только не обижайтесь, мы хотели бы сделать вам небольшой подарок.
— Нет, нет, — замотал он головой. — Ни за что!
— Какую-нибудь мелочь на память от нас.
Иван Саввич подумал
— Мелочь?.. Может быть, бумаги бросовой…
— Бросовой? — повторил я.
Он кивнул головой.
— Двадцать килограммов? — спросил я.
Он снова кивнул головой.
— На Дюма? — спросил я. — И вы тоже…
— Нужно, — сказал он. — Надо ведь жить, как все живут.
Я достал с антресоли последнюю пачку Борькиной бумаги и отдал ее Ивану Саввичу, сказав:
— Разрешите, я помогу вам донести домой.
— Нет, нет, — запротестовал он и унес пачку бросовой бумаги так, словно это был слиток золота.
— Все! Все! — закричал я, когда за Иваном Саввичем захлопнулась дверь. — Конец Дюма!
Спал я в эту ночь плохо. Мне приснилась женщина-сабля. Протягивала ко мне руки, разрезала воздух пронзительным свистом:
— Двадцать килограммов бросовой мне!
Утром я проснулся с больной головой и решил немного погулять. Была суббота — день нерабочий, но торговый. По пути мне встречались спортивного вида парни с рюкзаками за плечами, молодые женщины, везущие детские коляски, наполненные книгами, бодрые старушки, несущие в обеих руках авоськи, набитые газетами. Какой-то мужчина солидного вида нёс на голове плетеную корзину, сверкавшую красочными обложками «Огонька».
У меня не было ни одного клочка бросовой бумаги, дома в шкафу стояли издания сочинений Александра Дюма, но я почему-то повернул и пошел вслед за бумажной процессией.
Уткин слушает
У нас испортился лифт. Я позвонил в аварийную. Милый девичий голос ответил:
— Заявка принята. Ждите механика.
Катя загрустила:
— Чувствую, что это будет долго.
Я не верю в предчувствия, кроме Катиных. Двадцать три года назад она предчувствовала, что будет моей женой. Совершенно неожиданно для меня это случилось через три дня.
На этот раз чутье Кати встревожило меня, но я не подал виду, сказав уверенным голосом:
— У нас город передового лифтового хозяйства.
Катя улыбнулась улыбкой Джоконды.
Потом мы занялись нашими субботними хобби: я решал шахматные задачи, Катя пылесосила квартиру. Лифт бездействовал.
Я снова позвонил в аварийную, тот же милый девичий голос ответил:
— Заявка передана, ждите механика.
Вечером мы ждали знакомых. Звонили Звягинцевы, Дыроколовы, Погарский. Узнав, что у нас не работает лифт, все они почему-то не смогли прийти.
— Не огорчайся, — утешала меня Катя. — Мы отлично проведем вечер,
Вечер «по-полежаевски» не удался. В первый раз нам было скучно вдвоем. Спать мы легли рано, даже не посмотрев программу «Время». Утром я хотел позвонить в аварийную, Катя остановила меня:
— Не унижайся, придет так придет.
В этом было что-то гордое, но и пессимистическое, не свойственное моей Кате.
Затем мы принялись за обычные воскресные дела: Катя стирала, я читал детектив.
«…майор Продольный посмотрел проницательно-гадливым взором в лживые глаза резидента и, направив на него пистолет, презрительно-холодно сказал:
— Руки вверх, Джеймс-акула, он же икс, игрек, зет».
— Толя, быстренько ко мне, — раздался голос Кати.
Что-нибудь случилось. Она никогда не позволяет мне присутствовать при священном занятии — стирке моих рубах.
Мигом я оказался в ванной. Катя, вся в мыльной пене, была прекрасна, как невеста под фатой.
— Слушай! — ликовала она. — Я нашла решение — нужно позвонить прорабу, который ведает ремонтом лифтов.
Какая светлая голова у моей жены!
— Идея! Но я не знаю его телефона.
— Звони в аварийную своей девочке, она скажет тебе.
Конечно, в словах «своей девочке» чувствовалась ни на чем не основанная ревность, но все-таки приятно, когда тебя ревнуют на двадцать четвертом году совместной жизни.
Через три минуты я уже знал номер и хотел звонить прорабу.
— Анатолий, — осуждающе сказала Катя, — сегодня воскресенье. Прораб тоже человек.
С этим трудно было не согласиться.
Рабочий понедельник прошел с малой эффективностью и качеством. То и дело я срывался со своего места и бежал к телефону. В ответ раздавались длинные гудки. И вдруг чудо: низкий мужской голос сказал:
— Уткин слушает.
— Говорит Плотников, — представился я и подробно, пожалуй слишком подробно, рассказал об аварии и о том, что у нас девять этажей и на последнем живет старуха Родионовна — гордость района: ей девяносто два года.
— Мысль понял, — сказал Уткин, — пустим машину, продлим ей век. Долгожительницы нам нужны, мы по ним первое место в мире занимаем.
Еще я ему сказал, что у нас на лестничной клетке шесть беременных женщин.
— Урожай! — засмеялся Уткин и сразу посерьезнел. — Это по-государственному, теперь такая установка есть.
Когда я исчерпал запас красноречия, он сказал:
— Вник! Сегодня сам лично с ребятами приеду.
Вечером я рассказал Кате о своей беседе с прорабом.
— Молодец! Ты — настоящий мужчина, — поцеловала она меня, как накануне свадьбы.
В тот день Уткин с ребятами не приехал. Назавтра я позвонил ему в восемь ноль-ноль. Длинные гудки терзали ухо. Так было и в девять ноль-ноль и в десять, в одиннадцать трубка отозвалась: