Ценный подарок (сборник)
Шрифт:
Оленька посмотрела на бабушку и подумала, что она совсем старенькая и лишена чувства юмора.
— Как ты смеешь, — продолжала бабушка, — Иван Андреевич классик, гордость нашей литературы.
— Родная моя, — обняла бабушку Оленька, — я люблю басни Крылова, мы учили их в первых классах, а теперь мы должны разбирать их. Это называется литературным анализом, мы должны устанавливать, чем вызвана та или другая басня, какое происшествие лежит в ее основе, какой писатель повлиял на Крылова, и на кого повлиял Крылов. Это же очень скучно. Не знаю, зачем это
Подбежав к своему столику, она достала школьный портфель, вынула какую-то книгу и, передав ее бабушке, сказала:
— Я прочту вот что!
Бабушка надела очки и, взяв книгу, раскрыла ее. На первой странице был портрет черноволосого мужчины в бархатной блузе с большим белым бантом.
— Ой! — воскликнула бабушка неожиданно молодым голосом. — Он!
— Кто? — не поняла Оленька.
— Артист эстрады.
— Бабуля, тебе бы фантастику писать, — взяла Оленька книгу у бабушки. — Это не артист, а писатель, Козьма Прутков. Между прочим, это не настоящая его фамилия, а псевдоним. Их было трое — двое братьев Жемчужниковых и Алексей Толстой. Они выдумали Козьму Пруткова и от его имени сочинили басни, смешные стихи, острые фразы. Представь себе, их интересно читать и сейчас. Послушай!
Оленька раскрыла книгу и стала с увлечением читать, но бабушка не слушала ее. Ей пришла на память далекая юность, «Круглый сад», по которому бродили молодые люди и ни одного старого человека, открытый Эстрадный театр, маленький лысый человечек, сыпавший смешные рассказы, громкоголосый артист в бархатной блузе с белым бантом. Он нравился ей, пожалуй, она даже была влюблена в него. Но как же была его фамилия?
Оленька упоенно читала Козьму Пруткова, бабушка, сняв очки, закрыла глаза. Они не услышали, как открылась дверь в передней, и только потом увидели, что в комнате появились Оленькина мама Нина Викентьевна и отчим Сергей Антонович. Впереди шла мама, прямая с высокой, похожей на башню, прической, сзади — Сергей Антонович, большой, с круглыми плечами и лицом как плохо выпеченный хлеб.
— Что это, Оля? — ровным голосом спросила мама. — Что ты читаешь?
— Козьма Прутков, — робко сказала Оленька, — я взяла у тебя в шкафу. Не бойся, я буду осторожно обращаться с этой книгой.
— Козьма Прутков? — переспросил Сергей Антонович. — Лауреат?
— Нет, — едва удержалась от смеха Оленька, — Козьма Прутков знаменитый писатель прошлого, сатирик.
— Сатира нам нужна, — сказал Сергей Антонович, — но смотря какая. Болтался тут у нас в «Кожгалантерее» несколько дней один сатирик и, вот вам результат, бухнул в газете фельетон, и теперь нашего директора снимают, а человек он полезный. Пусть уж лучше писатели про наши достижения пишут.
Нина Викентьевна подняла брови, забыв, что мимика ведет к преждевременным морщинам.
— Сергей, — сказала она все тем же ровным голосом, — литература не твоя сфера.
— Это почему же? — обиделся Сергей Антонович. — Литература, в газетах пишут, она для народа.
— Сергей! — чуть громче сказала Нина Викентьевна,
Тут вмешалась бабушка:
— Знаешь, Нинуля, этот Прутков как две капли воды похож на одного артиста, которого я в юности видела в «Круглом саду». И волосы такие, и бархатная блуза, и большой белый бант, а как его фамилия — вспомнить не могу.
Нина Викентьевна выслушала бабушку, а потом сказала с той неприятной вежливостью, с которой часто говорят интеллигентные дочери со своими родительницами.
— Это очень интересно, мама, но, извини, мне нужно поговорить с Ольгой на профессиональную тему.
— Конечно, конечно, это не по моему уму, — пробормотала бабушка, — пойду к своим кастрюлям, — и ушла на кухню.
Оленька стояла, прижимая книгу, как солдат личное оружие перед боем.
Нина Викентьевна окинула Оленьку холодным проницательным взглядом, чуть задержавшись на ее «папахе».
— Садись! Боже мой, в кого ты так вымахала?
— Мамочка, я еще не самая длинная в классе. Во мне всего метр семьдесят шесть, а в Ляле Воронихиной — метр восемьдесят.
— Садись! — потребовала Нина Викентьевна. — С тобой невозможно разговаривать.
Они сели на диван.
— Ну, — сказала Нина Викентьевна, — зачем тебе понадобился Прутков?
— Видишь ли? — зачастила Оленька, — сегодня у нас литература, все будут анализировать басни Крылова, а я хочу — Пруткова.
Тут вступил Сергей Антонович:
— Так, значит, все одно, она — другое. Это же нарушение принципа дисциплины. С детства не хочет читать Крылова, потом вырастет, не пожелает читать существенные документы.
— Сергей Антонович, я просила вас… нервно сказала Нина Викентьевна, и он умолк, втянув голову в плечи, зная, что когда жена называет его на «вы», — это высшая мера немилости.
— Оленька, — подозрительно ласково спросила Нина Викентьевна, — чем тебя заинтересовал Прутков?
— Ну, как же, ты ведь читала, он такой веселый, умный. Помнишь басню про цаплю?
Оленька поднялась с дивана, вытянула шею, выбросила вперед одну руку и стала похожа на какую-то птицу.
— «Цапля и беговые дрожки», — звонко прочла она.
На беговых помещик ехал дрожках, Летела цапля, он глядел. Ах! почему такие ножки…— Сядь! — посмотрела Нина Викентьевна в зеркало, поправляя прическу. — Это скучно и сейчас совсем неинтересно.
— Мамочка, а какие у него афоризмы! — вскричала Оленька и, боясь, что мать перебьет ее, стала выстреливать одним афоризмом за другим: — Если у тебя есть фонтан, заткни его, дай фонтану отдохнуть! Болтун подобен маятнику, того и другого надо остановить! Если на клетке слона увидишь надпись «буйвол», не верь глазам своим. Девицы вообще подобны шашкам: не всякой удается, но всякой желается попасть в дамки.
Сергей Антонович захохотал, но сразу стал серьезным, сказав:
— Аморально.