Центр круга
Шрифт:
Грандчестер аж задохнулся от такой вопиющей наглости, голос перешел на крик:
— Ребячество?! Вот как ты это называешь? Да мне того дракона до конца дней будут припоминать. Ты хоть знаешь, кто его создал?
— Не имею чести… – отмахнулся Том, – равно как и желания.
— То-то же, не знаешь – не суди. По твоей вине отец…
Тут пришло время Тома искренне возмутиться.
— По моей вине? А ты случаем не забыл, по чьей вине я уронил рыцарские доспехи и ту алебарду?
— Я только хотел пошутить, – процедил
— Вот и пошутил, – констатировал Том со злым удовлетворением, – теперь смейся в одиночестве. И, ради всех святых, перестань строить из себя жертву обстоятельств. Мне тоже, знаешь ли, из-за сломанной метлы влепили строгий выговор.
— Бедненький, – просюсюкал Грандчестер. – Выговор ему влепили. Я после того урока полетов неделю с забинтованной рукой ходил.
Глаза Тома угрожающе сверкнули.
— Ходил бы и две недели, если бы меня не отвлек Дамблдор.
Грандчестер скрипнул зубами, подался вперед. Молчавший до сих пор, Ившем посчитал своевременным вмешаться:
— Инимикус, хватит! Нам пора, скоро МакГонагалл будет делать обход.
— До скорой встречи, – прошипел Грандчестер в самое лицо Тому.
Ившем отошел от двери, пропуская друга, сам же остался в тамбуре, продолжая смотреть на Тома. Том спиной ощутил этот подозрительный взгляд угрюмого гриффиндорца.
— Ну, а тебе чего? – спросил Том с вызовом, резко повернулся.
Ившем с задумчивым видом продолжал молча рассматривать его лицо. Из глубины вагона донесся нетерпеливый окрик Грандчестера:
— Рэндом, идешь?
— Минуту, – откликнулся Ившем невозмутимо, обратился к Тому все также спокойно: – Хочешь, заключим тайное соглашение?
— Ага!.. и скрепим кровью? – фыркнул Том саркастично, решив, что Ившем шутит.
Однако Ившем оставался предельно серьезным, и ждал соответствующего ответа, отчего Том нахмурился.
— Какое соглашение?
— Ты вплоть до седьмого курса забудешь о существовании Грандчестера и всего того, что между вами было до этого дня. А я в свою очередь постараюсь обеспечить такую же амнезию своему другу.
— Считаешь, что я всерьез боюсь его угроз? – усмехнулся Том хмуро.
— Нет, не боишься. И он тебя не боится.
— Тогда в чем дело?
Бескровные губы Ившем едва заметно шевельнулись.
— Я боюсь… Вокруг тебя снуют Долохов и Руквуд: первый – опасно непредсказуем, второй – пугающе расчетлив, говорят, что и со старостами Слизерина ты дружбу водишь. Мнится мне, Реддл, что однажды ты и впрямь не погнушаешься отцепить вагон с пассажирами от поезда. Так вот я не хочу оказаться в числе этих пассажиров.
Случайная похвала добавила Тому решимости, после таких слов показалось, что и впрямь способен совершить нечто подобное.
— Если я такой безжалостный то, что для меня какие-то два трусливых гриффиндорца?
— Ничего. Но даже безобидные мухи могут отвлекать
— Я понял, – перебил Том грубо. – Значит уговор?
— Без подвоха, Реддл, – предупредил Ившем и протянул руку для рукопожатия.
Том молча сжал его ладонь в своей пятерне, нарочно встретил взгляд ничего не выражающих глаз Ившем, серый нездоровый оттенок кожи придавал облику гриффиндорца некоторую тоскливую безысходность, и вместе с тем решимость человека, которому нечего терять.
— А ты интересный, Ившем, – невольно сорвалось у Тома. – Из тебя вышел бы стоящий противник.
Губы Ившем снисходительно улыбнулись.
— Я бы предпочел не быть никому противником. В особенности тебе, Реддл.
Так они разошлись: не враги и не друзья. По дороге к своему купе Том размышлял о том, как могут дружить такие два совершенно разных гриффиндорца. Чувство, которое вызывало имя Грандчестера у Тома, нельзя считать «ненавистью». Слишком громко и помпезно. Скорее «раздражение» оттого, что последнее слово осталось не за ним. Ребячество, как это называл сам Том.
Но вот Ившем… Вражды с ним никогда не было, сегодня они заговорили впервые, но Том тут же почувствовал почти непреодолимую жажду задеть ту струну, от которой поведение Ившем станет прямо противоположным. Перед внутренним взором вновь и вновь появлялось хмурое лицо, темные впадины глаз. Том знал наверняка: под маской безмятежности скрывается настоящий противник, такому не жалко проиграть партию в шахматы, а уж выиграть… Эдакой победой стоит гордиться.
Едва он открыл дверь своего купе, как Августус поинтересовался со злым сарказмом:
— Ну и как поживает О’Бэксли?
— Чудесно, – ответил Том буднично. – Тебе привет передавал.
Августус незамедлительно огрызнулся:
— Да пошел он со своим приветом!
Элджи на миг поднял на Тома глаза, вновь вернулся к головоломке – подарку от Сенектуса за успешное окончание первого курса. Уже третий день пытался ее собрать, пыхтел и чесал затылок, как грязный ежик, но помощи ни у кого не просил.
Антонин, лениво растянувшийся на сидении, приоткрыл один глаз, с неохотой принял сидячее положение, чтобы освободить место и для Тома, затем с хитрецой оскалился:
— Руквуд, если бы я не знал тебя, то подумал бы, что ты ревнуешь.
— Очень надо! – фыркнул Августус. – Вы прекрасно знаете, как я отношусь к О’Бэксли. И я решительно не понимаю, Том, твоего странного желания любезничать с этим… этим…
Том проверил надежно ли заперта дверь, только потом сел рядом с Антонином, уверенно заявил:
— Субъективность тебя погубит, Августус! Урок третий: учиться можно и у врага… Антонин, только взгляни, что мне Румор отдал.
Августус надменно фыркнул, отвернулся к окну. Том протянул компас Антонину, глаза которого алчно блеснули.