Центр
Шрифт:
Но опять вышло — по-пустому старалась. Карданов на следующий день после группового побега, в котором он не участвовал, в школу не пришел. Позвонил Гончару и попросил его передать, что свалился с ангиной ядреной. Гончар о звонке этом спокойно так оповестил кое-кого из интересующихся, и показалось всем, что и интереса тут особенного быть никакого не может.
Однако ж интерес все-таки оказался. Людочка начала сама и как бы вполголоса, ну а ее камарилья подхватила и в открытую уже забубнила, что какая там ангина. Испугался он — вот и весь сказ. Струсил. Вот и сидит
А на третий день посетила Витю Таня Грановская. По линии комсомола. Так она сразу и сообщила ему, как только вошла, и подошла к постели, и присела, как в хороших романах пишется, у изголовья больного, а Витина мама оставила их наедине.
— Скажу им, что ты болен и что у тебя высокая температура, — сказала Грановская.
— Не поверят, Людочка тебя переговорит, — возразил Карданов, демонстрируя тем самым, что и при температуре под сорок разум не спешил покинуть его.
— А если я… заражусь от тебя?
— Да как заразишься? У меня и чих пропал. Вот лежу и лежу. У меня какая-то блуждающая температура.
И тогда Танечка — вполне неожиданно для себя, для Вити, для всей общественности (отсутствующей), а в общем-то легко и мгновенно склонилась над изголовьем больного и… поцеловала его.
А потом, видимо, чтобы у больного не слишком кружилась голова, строго и назидательно разъяснила:
— Я не одобряю твоего поведения. Но я за справедливость. Ты болен, а они говорят, что ты струсил. Но теперь я им докажу.
И точно: доказала. Аденовирусная инфекция, видя такую преданность юной красавицы делу справедливости, перелетела-таки неслышно от его к ее организму. И когда на следующий день Грановская пришла в школу, то доказательства заболевания Карданова уже цвели ярко на ее взявшемся температурой личике.
— Лежит. Наверное, от него и заразилась, — обескураживающе просто доложила она коллективу, а с третьего урока уже и отпустили ее домой. Пришлось коллективу разговорчики о кардановской трусости свернуть. И вся история получила кристально ясное завершение, за исключением разве способа, которым настырные вирусы попали от одного из ее участников к другому.
Но в конце концов Людочка и к Карданову приноровилась все-таки относиться как к данности. К факту, дальнейшим пробам на зуб не подлежащему. Приучилась просто сосуществовать, принимать во внимание. Но и только. Благо и он в ее деятельность, в дела по опеке над душами неопытными не вникал. Грубого вторжения на территории, ею облюбованные, не предпринимал.
XXV
— Ты материалист! — без околичностей, в лоб заявила Люда Гончарову, которому ведь необходимо было как-то объяснить, в чем именно может она ему помочь теперь и почему берется за это. Гончаров Юра, кандидат наук, ничего на это не возражал. Чего возражать, коли сам приперся, напитком угощают и помочь обещают? Сиди и вникай. Тебе все равно, а ей приятно.
Оп прекрасно знал, что ей это приятно и что действительно может взяться ему помочь — хотя и неизвестно, как это сделать? — именно
— Ты материалист, — повторила Люда, — я химик, значит, тоже материалист. А Карданов здесь ни при чем.
— А при чем здесь Карданов? — вырвалось тут уж у Гончарова.
— Речь идет о тебе, поэтому Карданова мы пока трогать не будем.
— Я тоже так полагаю, — примирительно буркнул Юрий Андреевич.
— Я химик. Пить больше не будем, да? — Люда грузно поднялась из кресла, взяла призму-бутылку, утиной походочкой пересекла комнату и задвинула посудину в недра пузатого буфета. Потом снова подошла к столику и прочно, сразу можно было понять, что надолго, заняла свое место напротив молчащего Гончара. Он только успел в этот момент подумать, что, если она в третий раз объявит, что она химик, он сразу встанет и уйдет. Скажет, что его мутит, что ему нужно на свежий воздух, и уйдет.
— Положи колечко на место. Оно, кстати, из платины. Чего ты нервничаешь, как девица у гинеколога? Ты знаешь, что такое химия?
— Да как тебе сказать? — Юра окончательно отказался от любой инициативы, та, которую он проявил, дойдя до этой квартиры, — последняя, и это все-таки неплохо, что кто-то опять ведет его, крепко взяв за палец, как лиса Алиса Буратино, как Снежная королева Кая. А Герда подождет, иначе не состоится счастливый финал, она знает и поэтому подождет. Только бы не гипертонический криз. Или поджелудочная железа… она тоже, стервоза, без уговоров. Без уведомлений.
— Ты знаешь, что еще в тридцатые годы все мы должны были сдохнуть? Все. На всем земшарике. С голодухи. Еще в начале века ученые рассчитали, что запасы чилийской селитры, которая повышала урожайность, где-то к тридцатым годам — ку-ку.
— И что же?
— А правильно рассчитали-то. Рождаемость-то все вверх, а чилийская селитра — откуковала.
— А чего же не сдохли?
— А с помощью чего сейчас урожаи-то? Всякие зеленые и серо-буро-малиновые «революции»? Ну? Правильно, мальчик, по глазам вижу, что знаешь. Азотные удобрения. Азот научились извлекать из воздуха. А вот этого, — Люда взяла с инкрустированного подносца кольцо, — ты можешь уже и не знать. Что процесс изготовления азотных удобрений идет только на платиновых катализаторах.
Хорошо сделалось Гончарову, и поэтому он молчал. У каждого, наконец, свой метод, но раз она взялась, начала уже и теперь будет долго говорить, проговаривать, чтобы что-то родить и в конце концов, может быть, даже и действительно на что-то выйдет. Реальное для него.
— Теперь ты знаешь, что такое платина. Предмет роскоши, ха-ха, в скобках отметим. Разумеется, не передохнуть с голодухи — тоже ведь, с точки зрения вечности, можно считать роскошью. И что такое химия — а у нас ведь таких, как платина, еще сотня с лишним элементиков в таблице, тебе знакомой, — насчет химии, тоже будем считать, все ты теперь разумеешь. Вот потому, что ты теперь знаешь все про химию, я тебя и спрашиваю: почему ты продолжал встречаться с Кардановым после школы?