Центр
Шрифт:
— Я никогда не доверяю этим новым материалам. Капролактан — буза. Нейлон, чистый нейлон — в этом всё. Но где он?
— Адочка, нейлон — это всемирная мистификация. Его никогда не существовало.
— Неправда. Его делают на Дерибасовской.
— Ми-сти-фи-кация. Подписывали своим инициалом, а выдавали за чужое.
— Не надо врать, Адель. Ты никогда не любила нейлоновое белье.
— Мое белье вас не касается, мужчина.
— Оно и тебя не касается по причине отсутствия.
— Я Додику говорю…
— Нашла кому говорить.
— Химия полимеров — вот что спасет мир.
— Людочка, а когда ты будешь защищаться?
— На
— О, Лысый — корифей. Так жаден — «Волгу» мазутом заправляет. Ей-бо, сам видел!..
— Молчи, Нечипоренко. Он нашел способ разжижения асфальта. По хоздоговору с двумя котельными…
— Друзья мои, прекрасен наш союз! — прорвался наконец Юра, но тут собрались знатоки, и дальше декламировать ему не дали.
— Я знаю. Это на слова Маршака, в переводе Роберта Бернса.
— На что спорим? Раймонд Паулс в переводе Аллы Пугачевой.
— Она стихов не пишет.
— Что значит н е п и ш е т? Не люблю, когда людей оговаривают за их спиной.
— Давайте еще выпьем и погасим свет.
— Нет. Давайте погасим свет, а пить не будем.
— Чем тебе помешал свет? Ты и так света божьего не видишь. Молодой человек, ну что вы стоите за спиной? Почитали бы нам стихи, что ли?
Юра встрепенулся и опять было начал:
— Выхожу один я на дорогу… — но опять его заглушили.
— Это ты брось. Он пять лет одну гамму на аккордеоне отшлифовывал, но спиться не спился.
— Не на что было.
— Что значит — не на что? Именно и спиваются, когда не на что.
— Если растопить весь асфальт в мире, возникнет озеро…
— Вот по такому, наверное, Христос и шагал, аки посуху.
— Людмила, ну почему они у тебя все опошляют? Христос, между прочим, человек. Не тебе чета, бронтозавр недостреленный.
— Ну да, человек. Она ему, понимаешь, ноги мыла и прической своей вытирала. Причем, заметь, не париком, а натуральными. Тут будешь человеком, а чего ж? Томик, а вот ты мне ноги мыть станешь?
— Стану. Серной кислотой. Чтобы ты вприсядку шибче ходил. Вокруг стола, на моей свадьбе.
— Эх, Томик, что свадьба? А серная кислота ноне сильно разбавлена дождями в средней полосе Западной Европы.
— Индустриальный район Рура… — начал опять Гончаров, но женщина поднялась из-за стола, взяла его под руку и отвела к окну:
— Запомни, — сказала она, заглядывая в глаза сумасшедшим, немигающим взглядом, — каменный уголь — вот что спасет мир.
— Я всегда это знал, — ответил он, обнимая ее за плечи. Но на них смотрели, и она сняла его руку и отодвинулась от него.
— Пора домой, — сказала она, и во взгляде ее уже не было никакого сумасшествия. — У тебя никого нет дома?
— Никого, — сказал Юра. — Я только кандидат наук, и меня дома подвергают остракизму.
— Ну тогда так, — сказала женщина. — Иди домой и запомни: если ты всего-навсего перечислишь все вещества и материалы, которые можно получить из каменного угля, этого будет достаточно, чтобы ты защитил докторскую.
— Но если я защищу докторскую, это спасет мир? — настаивал Юра.
— Об этом позаботятся другие. Иди домой. И помни: научно-техническая информация — ключ к сердцу женщины.
— Послушай, ты когда была замужем, ты изменяла своему мужу?
— Конечно. Направо и налево. Прямо в машине или на стоге сена.
— А зимой?
— Зимой
— Почему?
— Потому что их никогда и не было. В ту зиму был один ты. Но ты меня не узнавал, потому что ходил по переулку под ручку со своей женой… а я мечтала подарить тебе нейлоновые сапоги, и у меня была возможность доставать бесплатные талоны на мазут. Но ты же ведь… кот. Ты больше одного раза с женщиной не встречаешься. И я просто не успела… отблагодарить.
— Я вижу тебя первый раз в жизни. Но это не имеет значения.
— А я тебя — в последний. И это имеет значение.
Он пришел домой во втором часу ночи, но никого не застал. Он начал было переживать, но потом стал пить холодную воду из-под крана и делал это почти час, а через час вернулась жена. Вернулась другим человеком, и у Гончарова хватило еще остатка сил ужаснуться той жизни, которую они должны были начать с завтрашнего утра, и он спросил:
— Ты была… с Кардановым? Где ты была с ним?
На что Екатерина Николаевна, сохраняя нечеловеческое спокойствие, ответила:
— Это не имеет значения. Это могло случиться с ним или с любым другим. Поиграли в дружбу — и хватит. Давай-ка начинать супружескую жизнь. Я нужна тебе, и никуда ты не денешься.
— Катя!..
— Ну да, теперь Катя.
— Подожди…
— Это ты подожди… Это может случиться завтра пли через десять лет. Ты ведь неплох, так что особо-то не нервничай. Но если встретится еще лучший… Говорю тебе ясно и четко. Впрочем, я постараюсь, чтобы ты об этом не узнал. Но с этого дня — я себе это разрешила. И все дело — за случаем. И вот еще что, Юрий Андреевич, я ведь могла и не говорить тебе этого. Впредь и не буду. А сегодня уж, ладно. По старой дружбе. Но запомни: сегодня я была с тобой искренней в последний раз. Иди спать. На себя не похож. А я еще на кухне посижу. Сварю себе кофе. До завтра.
— Катя, ты знаешь, что значит «устроиться помимо»? — Катя спала, и он тоже заснул и видел во сне ее спящее лицо, по которому сразу было понятно, что она знает свои варианты, и знает их крепко. Свои два варианта: работу и семью. А о третьем никогда и не подозревала.
…Он попал наконец в одну из двух комнат, в которых никогда раньше не бывал, в одну из двух, отделенных от большой гостиной — в которой шумело дружество, выпустившее джинна из бутылки, — тяжелыми, неподвижными занавесями. По комнате растекалась искусственно-каминная жара, подсвеченная несколькими ночниками, японскими женщинами в красных и синих кимоно на абажурах ночников, жара как будто потрескивала — паркетом, что ли? — ходила волнами, как будто вновь и вновь нагнетаемая потаенными усилиями адски подмигивающей жаровни. Пространство комнаты почти все было занято диванами вдоль стен, а диваны тоже оказывались погребенными под множеством подушек, по черным их атласным наволочкам возлежали в пресыщенных позах все те же вышитые женщины в кимоно. Не все, правда, возлежали, некоторые стояли, упершись одной рукой в бедро, а другой держа зонтик над головой. Зонтик, на котором тоже были вышиты такие же женщины, тоже державшие зонтик, на котором… «Для чего здесь так жарко?» — подумал Юра и сразу вслед за этим подумал, что он неоригинален, что любой, попавший сюда, задастся прежде всего именно этим вопросом.