Централийская трагедия. Книга первая. Осень 1961
Шрифт:
Я
Инквизиторы привязали её к столбу и развели костер.
Языки пламени обгладывали её тело;
белоснежная, фарфоровая кожа обуглилась.
В ее глазах сверкали красные языки пламени,
и она издавала преисподний крик агонии.
Я не мог ничем помочь.
Собралась толпа зевак.
Чьи-то лица исказил ужас,
кто-то наслаждался зрелищем с довольной ухмылкой на лице.
Другие кричали: «Жги ведьму!».
Я же стоял беспомощно в стороне,
удерживаемый сильными руками двух дюжих молодых людей,
и мой вопль сливался с воплем моей дочери, горящей в огне.
Эдмунд Актон, 28 ноября 1486 год
(запись из дневника первооткрывателя)
Глава 1
На пути из Филадельфии в Централию
Соединенные Штаты Америки, штат Пенсильвания, на пути из Филадельфии в Централию.
Сентябрь, 1961 г.
Любая идеология необходима человеку единственно для того, чтобы примириться с мыслью о смерти. Смерть рисуется мне в виде чудовищного зверя, непобедимого врага, который притаился за углом и ждет случая напасть. Жизнь – ежеминутная битва со смертью, заведомо проигранная. Но куда более страшное проклятие – бессмертие, особенно, когда не знаешь, на что его употребить.
Грузовик двигался со скоростью 40 миль в час по направлению к Централии. Был пасмурный день, конец сентября. На мне был джемпер и легкий дождевой плащ из полиэстера цвета хаки. Сентябрь был еще теплым месяцем, но, в отличие от солнечной Филадельфии, Централия находилась на севере штата. За все время моего пребывания в этом мрачном городишке, я застал лишь несколько погожих дней.
Как только мы выехали из Филадельфии в сторону Централии, небо затянуло грозовыми тучами. Вскоре раздался раскат грома и хлынул ливень, который, впрочем, скоро закончился. Путь из Филадельфии в Централию составлял 115 миль и занимал примерно три часа времени. Водитель грузовика, подобравший меня на дороге, дымил как паровоз.
– До места не довезу, приятель. Я еду в Гордон, – признался бородач, выпустив кольцо никотинового дыма, когда я только сел в машину. – Там тебе придется высадиться.
В ответ я понимающе кивнул головой.
Мы проделали лишь половину пути, а он успел выкурить пять сигарет. Окна, как с моей, так и с его стороны, были опущены. Снаружи пахло дождем и мокрым асфальтом.
По радио в
На часах была четверть седьмого. Я подумал, что мама наверняка уже вернулась домой и читала записку, оставленную мной на журнальном столике в прихожей. Я представил, как она берет клочок бумаги, на котором я поспешно написал пару строк в объяснение своему поступку; ее руки трясутся, а к глазам подступают слезы. Эта сцена казалась чудовищной, но в тот момент я был убежден, что поступал правильно. Мне было необходимо отправиться в Централию, но мать всеми силами пыталась отговорить меня ехать в дом ненавистной ей женщины – Хелены Дальберг-Актон. Мне пришлось бежать тайком и, за неимением денег, передвигаться автостопом.
– Так ты, малец, из дому сбежал, что ли? – словно прочитав мои мысли, спросил бородач, не отрывая глаз от дороги.
– Вроде того, – кивнул я в ответ.
– Чем тебя там обидели? – пренебрежительно усмехнулся он.
Я поведал ему о разводе родителей; о том, как я рос без отца, и какой непростой была жизнь с матерью; о нашем плачевном финансовом состоянии и частых раздорах. Фундаментальная несхожесть в характерах и постоянные разногласия провоцировали нескончаемые ссоры между мной и мамой. Некоторые из недавних я пересказал. Но как не старался я живо описать свое невыносимое положение в родном доме, мне не удалось расположить к себе бородача.
– Как зовут тебя? – спросил он, на секунду бросив на меня хмурый взгляд.
– Томас, – ответил я.
– Ты огромная, эгоистичная задница, Том, – отчеканил он холодно.
Я насупился в ответ.
Он замолчал, но вскоре добавил:
– Я кстати, Руди.
– Приятно познакомиться, – солгал я, не скрывая своего оскорбления.
– Не могу ответить взаимностью, – продолжал подначивать он, – Так, к кому ты едешь в Централию?
– К отцу, – солгал я вновь.
– Я бы высадил тебя, но мы слишком много проехали, чтобы ворачивать назад. Не мне тебя учить, сынок. У тебя своя голова на плечах, но подумай ею хорошенько, чтобы она не болталась на шее без дела. Твоя мама тебя любит, хоть и не показывает это так, как тебе бы хотелось. Погости у отца немного и возвращайся домой.
Во все продолжение пути Руди больше не заговаривал со мной.
Залежи угля в недрах Централии оценивались в миллиарды долларов. Это был крошечный процветающий городок, основным населением которого были шахтеры. Жил там также один непростой человек – Грэхам Дальберг-Актон. Он был угольным магнатом и сколотил внушительный капитал. Среди жителей городка ходили слухи о том, что мистер Дальберг-Актон продал душу дьяволу за материальное благосостояние. Эти сплетни, передававшиеся от одного человека к другому, обрастали новыми пугающими деталями в устах каждого очередного рассказчика и стяжали мистеру Дальберг-Актону недобрую славу, образовав вокруг его личности мистический ореол. Хелена Дальберг-Актон была внучкой этого человека, а также, второй женой моего отца.
Я никогда прежде не бывал в новом доме отца. Каждый раз, когда я заводил с матерью разговор о поездке в Централию, она раздражалась. Я понимал, что ее поведение было справедливым. В ее сердитом взгляде я видел тревогу и жгучую обиду.
Я родился в 1943 году, за два года до окончания Второй мировой войны. Послевоенное время в США характеризовалось стремительным экономическим подъемом. Вся моя короткая жизнь пришлась на «золотой век капитализма».
Быть бедным – плохо, но быть бедным на фоне всеобщего процветания – хуже некуда.