Центурион

Скэрроу Саймон

— А ну, назад! — орал им Макрон. — Назад, я сказал! Не то жилы ваши на шнурки пущу!

Довольно скоро солдаты прекратили погоню и с пристыженными улыбками возвратились в свои ряды, где их ехидным улюлюканьем встречали товарищи.

— Ну, хватит, — одернул весельчаков Макрон. — Теперь сомкнуться и налево. Вон туда.

Макрон поднял меч и указал в сторону стрельчатой арки входа на базарную площадь. Колонна быстро выровняла ряды и двинулась проходом меж торговыми рядами — широким, видимо для повозок. Некоторое время Макрон, тяжело переводя дух, стоял сбоку, оглядывая проходящих. Полосу проезда освещали уже тускнеющие звезды и ущербный полумесяц — свет достаточный,

чтобы люди различали близлежащие улицы, а также поле ближнего боя. В отдалении за аркой, по направлению к цитадели, край темного неба румянился невидимым отсюда пожаром. У Макрона напрягся живот. В предутренней полутьме издали плыли звуки боя.

— Видимо, отвлекающая вылазка, — послышалось над ухом.

Макрон, вздрогнув, обернулся и увидел у себя за плечом Балта.

— Как ты неслышно, пес тебя возьми, — выдохнул облегченно Макрон. — Хорошо, что ты на нашей стороне.

— Это пока, — поглядел зеркально-черными глазами Балт. — Во всяком случае, пока не усмирим Артакса, а парфяне не оставят мой народ в покое.

— А потом?

— Потом? — Балт тонко улыбнулся. — Потом посмотрим.

— Ну и ладно, — кивнул Макрон. — Пока все как есть. Кстати, насчет…

Его внимание отвлекли внезапные крики где-то впереди; повернувшись, на той стороне площади он разглядел черные тени, как из-под земли выросшие поперек улицы, что вела к цитадели.

— Колонна, стоять! — вскинув к губам руки, прокричал Макрон. — Поднять щиты! К бою! Князь, где твои лучники? Стрели!

Глава 17

Покои, отведенные для гостей правителя, были наспех превращены в лазарет для раненых гарнизона. Войдя в укромный дворик, Катон увидел, что большинство комнат здесь уже занято людьми, лежащими на топчанах или же просто на соломенных подстилках. Из раненых некоторые лежали в забытьи, другие метались в бреду, а некоторые стенали в мучениях. За ними как могли присматривали несколько санитаров и женщин-сиделок. Катон моментально почувствовал, что он здесь лишний и находиться здесь не имеет права. Он нервно глянул на глубокий порез в своей левой ладони. Кровь почти уже не сочилась, запекшись по краям раны неприглядной коростой. И хотя ладонь болезненно пульсировала, Катон стыдился пустяковости этой ссадины в сравнении с ранениями, а то и увечьями тех, кто лежал сейчас в лазарете. Он хмурился от презрения к себе и уже подумывал незаметно скрыться, когда из комнаты неподалеку показалась фигура женщины.

— А ну-ка, — произнес на греческом тихий голос, — позволь взглянуть.

— На что?

Катон неясно видел ее силуэт, подсвеченный горящими в глубине коридора масляными светильниками.

— На твою руку. Позволь мне ее осмотреть. — Женщина шла в его сторону.

— Да ладно, необязательно, — торопливо ответил Катон. — Мне идти надо.

Женщина уже успела подойти и одной рукой нежно взять его под локоть.

— Пойдем туда, под лампу, там ее можно будет как следует разглядеть.

Катон покорно дал себя отвести по опоясывающей дворик колоннаде; там они вышли под свет светильников, и женщина стала видна яснее. Молодая, длинные каштановые волосы стянуты сзади тесьмой. Под простой коричневатой столой [19] в темных помарках пятен угадывалось стройное тело. Когда они остановились в оранжевом озерце света и женщина, пытливо оглядывая руку, склонила голову, Катон разглядел и ее макушку, и тонкие, изысканные очертания скул и носа. Подняв на него прозрачно-серые глаза, она мимолетно улыбнулась:

19

Стола —

длинная женская одежда, надевавшаяся поверх туники.

— Противный.

Катон растерянно вытаращился:

— Э-э… кто? Я не…

— Порез. Как это случилось? Рана не от меча: я бы узнала. Я их насмотрелась за последние дни.

— А, это. — Катон застенчиво отвел глаза из-под ее близкого взгляда: — Да так, напоролся в подземном лазе.

— Напоролся в лазе? — Она покачала головой. — Эх, мальчики-мальчишки, и когда же вы повзрослеете? Ссадина на ссадине.

Катон решительно вынул свою руку из ее ладоней и распрямился, чтобы смотреть на нее с высоты всего своего роста.

— Ну так я сам с ней справлюсь.

— Да перестань ты, — устало усмехнулась она. — Я же так, пошутила. А теперь, если серьезно: рана должна быть срочно очищена и перевязана. Ступай за мной.

Она повернулась и, не дожидаясь, пошла к дверному проему в конце колоннады. После недолгого колебания Катон со вздохом двинулся следом. Дверь вела в комнату, середину которой занимал большой деревянный стол в мазках крови. У оконечности стола в чахлом свете светильника поблескивали какие-то медные инструменты. Сбоку стояла жаровня, где все еще дотлевали багровые угли. На ней стоял железный горшок, заполняя воздух едкой привонью вара. Под столом в полумраке смутно виднелась большая корзина, где угадывались скрюченные пальцы руки, еще какая-то культя… Катон быстро отвел глаза, в то время как женщина поманила его к боковому столику с чашей, в которую она сейчас наливала воду.

— Иди-ка сюда. Прочищать будем.

Катон подошел, протянул ей над чашей руку. Она сунула его ладонь в воду и, бережно омывая, стала очищать рану чистой тряпицей.

— Ты не местный, даже не греческий наймит, — вскользь на него глянув, сказала женщина. — Получается, римлянин. — Она перешла на безукоризненную латынь. — Я тебя прежде не видела. Ты точно не из свиты посланника. Так кто ты?

Катона размаривала усталость, и вообще он был не в настроении отвечать на эти расспросы. Как раз в эти минуты греческие наемники, готовясь к вылазке, бесшумно строились у ворот цитадели, и Катону хотелось быть с ними в ту минуту, когда на башне возжется сигнальный огонь. Однако не было смысла и о чем-либо умалчивать с этой врачевательницей.

— Я послан сюда проконсулом Сирии для снятия осады и пришел вместе с армейской колонной.

Женщина, приостановившись, распахнула глаза.

— Значит, послание дошло? Хвала богам, мы спасены!

— Не вполне, — оговорился Катон. — Колонна всего лишь передовая. Основная армия отсюда еще в нескольких днях пути.

— Ах вот как…

Она вновь сосредоточилась на руке Катона и стала прочищать рану несколько глубже, удаляя въевшуюся грязь. Катон поморщился, но рукой не дрогнул.

— Ну а ты? — перевел он глаза на женщину. — Что римлянка делает здесь, в Пальмире?

Та в ответ пожала плечами:

— Путешествую со своим отцом.

— А кто твой отец?

— Луций Семпроний. Посланник.

Катон пригляделся внимательней: надо же, дочка как минимум сенатора, а ухаживает за ранами обычных солдат.

— А как звать тебя?

Она поглядела с лукавинкой, обнажив в улыбке ровные белые зубы:

— Юлия. А тебя?

— Квинт Лициний Катон, префект Второй Иллирийской. Пока еще, правда, временно назначенный. — Теперь улыбнулся уже он. — Кстати, можешь звать меня Катоном.