Центурия
Шрифт:
Глаза военачальника потеплели, когда вблизи от резвящихся рыбок он заметил черную, медленно продвигающуюся вперед тень. Вот он и долгожданный враг! Коварный и подлый, как все враги, могучий, не знающий жалости и снисхождения... Мышцы центуриона невольно напряглись, словно там, в воде, этим хищником был он, а не эта крадущаяся рыбина. Вода коротко взбурлила, и, клацнув, утиная пасть стиснула нерасторопную жертву. Лениво шевельнув хвостом, черная рыбина равнодушно проплыла над белеющими на дне потрохами и в одиночестве двинулась в сторону глубины. И тут же на мелководье потянулась любопытствующая мелюзга. Будто и не случилось ничего, будто не уменьшилась их стайка на одного несчастного малька.
Вздрогнув, центурион поднял голову. Он и сам не знал, что заставило его посмотреть вверх. Может быть, зловещее предчувствие надвигающейся беды. Он ждал
Он смотрел вверх, и пальцы его нервно теребили кожаный пояс. Над лесом, на огромной высоте, неторопливо летела необычная птица. Собственно, она даже не летела, а плыла, странно замерев раскинутыми крыльями, не делая ни единого взмаха. Пожалуй, больше она походила на скользящую в удивительно прозрачной воде акулу. За птицей тянулся вязкий белесый след, и синева неба, рассекаемая смертельным шрамом, медленно расползалась надвое. Центурион попытался отвести взгляд, но не смог. Жуткое зрелище завораживало. Что-то подсказывало военачальнику, что за полетом птицы следует проследить до конца. И внутренне он был уже готов к тому, что случилось в следующее мгновение. Прямо по курсу птицы возникло неясное пятно. С пугающей стремительностью оно темнело и росло, превращаясь в нечто выпуклое и дымящееся. Происходящее не поддавалось описанию. Дымный призрак рос на глазах, явственно приближаясь к земле. Центурион сообразил вдруг, что это не пятно и не призрак. Целясь в маленькое озеро, небесную сферу пронзило раскаленное до красна копье.
На берегу тревожно закричали, и сейчас же зазвенело разбираемое оружие. Кто-то отчаянно звал центуриона, но он стоял, не двигаясь, прекрасно сознавая, что они не успеют ничего предпринять. Все совершалось чересчур быстро. От пробитого в глубине небес отверстия во все стороны побежали ветвистые трещины, черной гигантской молнией копье прорвалось в этот мир, устремляясь прямиком к цели. А снаружи кто-то продолжал наваливаться телом на небосвод, когтями раздирая лазурную ткань, один за другим жадно сглатывая голубые лоскутья. И там, за этими трепещущими обрывками, перед глазами людей распахивалась багровая тьма.
Чем-то это напоминало первый их переброс, когда вместо Домециевой дороги спустившийся с небес пыльный ураган преподнес лес, заполненный панцирными тварями...
Земля под ногами дрогнула, солнце, дремотно висевшее у горизонта, встрепенувшись, понеслось огненной свечей, описывая над озером крутую дугу. Ослепительным шаром оно ударило в небесный разлом и грохочуще взорвалось. И тотчас, пронзив клубящийся хаос, черное копье погрузилось в середину озера. Пенной волной на берег хлынула вода, и, рассыпаясь в прах, стала исчезать зелень. С лопающимся треском лес проваливался в землю, хвоя вспыхивала, окутываясь облаком серебристого пепла. Головы у людей кружило. Появлялось жутковатое ощущение, что воинов возносит к летящим навстречу верхушкам. Содрогание почвы усилилось, мир перед глазами размазался, чудовищно перемешав цвета. Правое стало левым, а черное обратилось в белое. Слабое человеческое сознание не в состоянии было справиться со всем этим. Центурион без сил опустился на колени...
Озера больше не существовало. Отныне перед уцелевшими легионерами расстилалась унылая пашня. Где-то на горизонте топорщился елями убежавший от них лес, а сразу за полосой пашни, блеклыми мраморными изваяниями из отступающего тумана медленно прорастали грибовидные очертания крыш, кривые линии заборов, узкие коридорчики улиц.
Они расположились во дворе, возле самого высокого из зданий в деревне. Под раскидистым дубом, из отобранных у жителей деревеньки перин центуриону соорудили подобие ложа. Рядом, поверх таких же перин, раскинули походный шатер. Военачальник не собирался селиться в бревенчатых, мрачноватых избах. Они внушали ему тревогу, и здесь, на открытом воздухе, он чувствовал себя в большей безопасности. Одним взглядом с этого пригорка можно было окинуть всю деревню, окружающие ее пашни и поля, желтую, как песок, дорогу, зигзагом убегающую к далекой щетке леса.
Они сидели вдвоем с Фастом, лениво переговариваясь и наблюдая, как Солоний тщетно пытается допросить местного старейшину. Этого самого старейшину не пришлось искать, он заявился к ним сам - вполне добровольно, но, увы, проку от него не было пока никакого. Пухлый человечек, с птичьим хохолком надо лбом и аккуратной лысиной на макушке, упорно не понимал задаваемых
Центуриону пришло на ум, что возможно, Солоний был прав, предлагая не сдерживать легионеров. Солдаты заслуживали отдыха, наград и трофеев. Но центурион ни на минуту не забывал, где они находятся. Священная, призвавшая их на помощь земля не потерпела бы грабежей и насилий. Что простительно обычным наемникам - не к лицу преторианской гвардии... Центурион подумал, что отчасти лукавит перед самим собой. Он рассуждал столь благородным образом по причине того, что сам в далеком детстве насмотрелся на озверевших от крови испанцев, пьяных и горланящих, врывающихся в жилища, глумящихся над женщинами, ломающих все, что не под силу унести с собой. Обагренная кровью и пожарищами страничка не забылась, хотя время и сгладило однозначность восприятия, превратив пережитое в спутанный клубок сомнений. Насилию центурион противился, насилие презирал, но и необходимость его принимал, сознавая, что насилие - это всего лишь часть целого и естественного. И если нормально, что лев перегрызает горло антилопе, то незачем удивляться тому, что творит воин, врываясь с мечом в ряды дерущегося неприятеля. Правитель, отказывающийся от насилия, достоин золотых слов в истории, но в той же истории таковых не найти, потому что отказавшиеся от зубов и мускулов живут недолго. Они - камень преткновения, о который спотыкается мир, - и потому камень этот беспощадно удаляется. Сражаться - более, чем естественно. Это будни человека, его второе дыхание. И, наказанное войной, вконец обескровленное, человечество долее жаждет мира. А излишнее великодушие порождает смуту, пьянит головы хуже самого крепкого вина. И тем большего презрения заслуживал местное население, не сумевшее оценить благородного поведения центуриона, его попыток удержать оптионов в рамках дозволенного.
– Как видишь, они даже не способны целенаправленно изъясняться, процедил центурион.
– Разве это не свидетельствует о потере человеческого облика? И почему мы решили, что он старейшина?
– Так предположил Солоний. Это самой большой дом в селении, и человек, судя по всему, в нем живет. А что касается человеческого облика, то... Они напуганы - только и всего. Чудовища могут вернуться, и сейчас они думают только об этом.
– Кажется, им наглядно показано, чего стоят их хозяева. Почему бы им не выпрямить спины и не взяться за оружие?
– На это тоже есть одна веская причина. Они не воины.
– Они рабы, и в этом вся штука!
– центурион вспыхнул.
– Рабы всегда перед кем-нибудь пресмыкаются. В этом их суть. И именно по этой причине им никогда не разогнуть своих согбенных спин.
– Тогда отчего они не пресмыкаются перед нами?
Центурион стиснул челюсти. Спор был нелеп и непонятен. Еще более нелепым был предмет спора. Впрочем, они и не спорили. Военачальник изливал избыток желчи, Фаст привычно отражал его словесные атаки. Советнику хотелось быть объективным - только и всего.
– Зачем же им пресмыкаться перед нами? Мы - пришлые, а они... Они хранят преданность старым хозяевам.
– Это можно назвать и другим словом. Например, верностью.
– Рабская преданность - и ничего больше!
– запальчиво возразил центурион.
– Хорошо. Но если они преданы из чувства страха, стало быть, нас они не боятся. Ты это имеешь в виду?
– Я сказал то, что я сказал! Они - рабы, и этим все объяснено. Они не способны понять язык жестов, не понимают снисхождения и при всем при том со спокойствием взирают, как панцирные твари топчут их землю. Как можно относиться к тем, кто продает свою страну, своих богов, самих себя?!