Цепь грифона
Шрифт:
Накануне наступления против Врангеля командующему Южным фронтом Фрунзе предстояло заключать с Нестором Махно новое союзническое соглашение по совместным действиям. Четвёртое по счёту. Три предыдущих о совместной борьбе против немцев, петлюровцев и деникинцев были нарушены с взаимными обвинениями в адрес друг друга. Что касается Сталина, то он и впрямь с 1 сентября 1920 года впервые в своей жизни получил официальный отпуск.
Отпуск даже для постоянно служащего человека событие приятное. Для революционера это событие эпохальное. Отпуск за государственный счёт! До сих пор за казённый счет Сталин
– Махно, и правда, на ум не идёт, – достаточно благодушно продолжал Сталин. – Лучше о Троцком поговорим.
Кривая усмешка Фрунзе без всяких слов проиллюстрировала его осведомлённость об истинных, конфликтных, взаимоотношениях Сталина и Троцкого. И опять взгляд Михаила Васильевича упёрся в сталинский орден Красного Знамени, которым тот был награждён одновременно с Троцким 27 ноября 1919 года.
– Тоже мне – приятная тема, – заметил Фрунзе. – Лучше тогда уж о Махно.
– Зачем Махно? Какой Махно? Махно сегодня есть – завтра нет его. Троцкий не Махно. Троцкий всерьёз и надолго, – переиначив ленинскую фразу о советской власти, съёрничал Сталин.
– У тебя ко мне разговор? – впервые прямо спросил Фрунзе.
– Посекретничаем, – то ли предложил, то ли утвердительно ответил Сталин, – пока тебя троцкистами не окружили. Скоро слетятся. Тогда сто раз будешь думать, прежде чем слово сказать.
Пройдясь по вагону, Сталин молча, внимательно, почти придирчиво изучил каждый элемент мебели и менее значительные предметы интерьера и быта. От телеграфного аппарата он проследовал к аппарату телефонному. От стола с большой картой Северной Таврии прошёл к громоздкой книжной полке. Всем, казалось, остался доволен. Не было ничего лишнего. Только то, что нужно в штабе. Дольше, чем где-либо, задержался у книг. Многие издания были иностранными. И все они, от многочисленных справочников до монографии Мольтке и трёхтомника Клаузевица, были объединены военной тематикой. Покивал головой. Вернулся к столу с картой. Взял в руку лежавший сверху курвиметр – прибор с маленьким колесиком и шкалой для измерения расстояния по карте.
– Полководца сразу видно, – сделал он свой вывод. – Вот курвиметр есть. А то у нас некоторые командиры всерьёз думают, что курвиметром не вёрсты и километры меряют, а количество то ли кур, то ли курв. Ты у Троцкого в штабном вагоне был? – неожиданно спросил он.
– Приходилось, – улыбаясь своей грустной улыбкой, ответил командующий.
– Вот тогда и скажи мне. Ответь мне, с какими результатами мы из гражданской войны выходим?
– Смотря что считать результатом, – резонно заметил Фрунзе.
– Правильно говоришь, Арсений, – обратился Сталин к Фрунзе одной из его партийных дореволюционных кличек. – Мы за время гражданской войны так и не сумели понять, что является для нас главным результатом.
– По-моему, всё очень просто, Коба. Сейчас и цель, и результат – одно единое целое. Разбить внутреннюю контрреволюцию и отразить внешнюю.
– А что тогда Красная армия под Варшавой делала? Ты посмотри на свой вагон и вагон Троцкого вспомни. Ничего не хочешь сказать?
– М-да, – только и сказал Михаил Васильевич. – На то он и председатель Реввоенсовета. У каждого свой вагон. У Тухачевского свой… У меня свой… У Троцкого тоже свой…
– А у Тухачевского какой вагон? – заинтересовался Сталин.
– Получше моего будет. Мебель красного дерева. Кресла. Диван большой. До революции какой-то железнодорожный чиновник в нём разъезжал. Что ещё? Книжная полка. Сегодня, кстати, на Арбате две книги купил, точно такие же, какие у него видел. «Прикладную тактику» Безрукова и «Стратегию» Михневича, – указал он рукой на только что принесённые стопки книг. – Что ещё? Мастерскую небольшую Тухачевский себе в вагоне соорудил. Представляешь, скрипки делает!
– Барин. Он и чудит как барин, – прокомментировал Сталин слова командующего и прикурил папиросу. – Это хорошо, что ты военное дело изучаешь. И ты береги себя. Ты сейчас единственный старый партиец, который в полководцы вышел. Хотя есть ещё Ворошилов.
– Что значит – береги? Мне пока ничего, кажется, не угрожает. И при чём здесь Ворошилов?
– А ты что думаешь, Ворошилов к Будённому членом военного совета просто так пошёл? Двумя армиями до этого командовал. И когда? В восемнадцатом и в девятнадцатом. Это сейчас командармы в авто и вагонах ездят. А тогда верхом на коне… в общем строю. Пешком иногда командармы ходили. Да ты сам знаешь.
– Коба, ты скажи прямо, куда ты клонишь.
– Почему клонишь? Зачем клонишь? Прямо говорю. Ты сегодня на Арбате книжки покупал… Ты во дворы там заходил?
– Не до дворов, знаешь ли…
– А я вот заходил.
– Ну и что интересного ты там увидел?
– Очень там интересно. Бывшие жильцы там теперь почти не живут.
– Куда же они делись?
– Пропали, – улыбаясь, повёл плечами Сталин, – совсем пропали. Новые жильцы бельё во дворах сушат. Помойки у подъездов устроили. Детишки чумазые бегают, орут. Совсем не дворянские и не купеческие детишки.
– Какие ещё детишки? – пытался проследить за логикой Сталина Фрунзе.
– Вот и я так подумал. Что за детишки такие по Арбату бегают?
– Ну и что за дети? Беспризорники?
– Какие ещё беспризорники! Ответственных работников детишки.
– Ну и что? Пусть себе бегают.
– Да и правда. Пусть бегают. Не это плохо. Плохо, что некоторые наши товарищи всю нашу революцию к решению квартирного вопроса свели. Своего личного квартирного вопроса. Я Феликсу говорил, что его чекисты не заговоры раскрывают, а буржуйские квартиры от жильцов освобождают. Обиделся.
– Знаешь что, Коба! Я тоже на Востоке вырос, – не скрывая раздражения, перебил Сталина Фрунзе, – ты прямо говори. Приводи своё моралите к законченной мысли. А то прямо тост на кавказской свадьбе…
Сталин некоторое время продолжал улыбаться. Но вдруг улыбка в секунду пропала с его лица.
– Ты про Сорокина что-нибудь слышал? – достав новую папиросу, прищурившись, спросил он Фрунзе.
– Ты о том, которого на Кавказе расстреляли?
– А что, какой другой ещё был?