Цепь
Шрифт:
— Это, конечно, ни к чему ему знать, — солидно согласился Габибулин.
— И братьями его займись — Геннадием и Борисом. Тринадцатого июня Борька пришел домой пьяный. Выясни, кто спаивает малолеток. И доложи мне. Ясно? Иди…
Лейтенант ушел. А я подумал, что майору Сенюшкину здесь и в самом деле хорошо живется. Он быстро приспособился к неторопливому салтановскому ритму жизни.
— Ну, — произнес Михаил, — давай, брат, дуй в гостиницу, а я здесь в темпе узнаю, куда уехал Пономарев, в какой санаторий, и к тебе… Годится?..
…Я успел принять
— Это я, Виктор. — В трубке гудел голос друга. — Новости, я тебе скажу, закачаешься. Минут через пятнадцать я у тебя.
— Ты хотя бы намекнул, что ли, — попросил я.
— Пожалуйста, — охотно согласился Михаил. — Он получил путевку в Кисловодск, в санаторий имени Орджоникидзе. Путевка с шестого июня, но в санаторий он не прибыл!..
— Очень интересно, — пробормотал я. — Приезжай. Будем думать, как дальше жить.
Вскоре Сенюшкин, возбужденный, как петух перед боевой схваткой, уже деловито расхаживал по номеру.
— Ошибка исключается?
— Исключается, Витя. Я звонил в санаторий. Его там нет.
— Смотри, — заметил я, — ты хоть и толстый, да шустрый.
— А ты думал, я тут закис уже, что ли? Помнишь, как бывало…
— Помню, помню, Миша… Что делать-то? Первым делом, конечно, надо бы снова к Ангелине Федоровне сходить.
— На ночь глядя? — У Сенюшкина были явно другие планы на вечер. — Нет уж, посидим у тебя. Я кое-что прихватил…
— Эх, товарищ майор, товарищ майор! Ну да ладно!..
6
Мы, работники уголовного розыска, похожи на бухгалтеров: у тех если одна копейка затеряется — баланс не сойдется. А мы, если не отыщем на первый взгляд самый незначительный фактик — дело не раскрутим. Мы, как и бухгалтеры, должны обладать терпением — редчайшим человеческим качеством. Терпение в нашем деле — залог успеха. И еще встречи с людьми. С разными. И разговоры, разговоры, разговоры. А потом сопоставление. Рано или поздно факты соединятся в одну цепочку, и круг замыкается. Конечно же, мчаться на автомобиле или мотоцикле, преследовать преступника, хвататься за пистолет, призмы самбо… Нет, нет, я не иронизирую. Уж хотя бы потому, что мало кому из сотрудников уголовного розыска этого не пришлось пережить. Такова жизнь, таковы, как говорится, законы жанра. Но чаще всего обходимся без погони и перестрелок. Чаще всего ходишь от одного человека к другому, пытаешься узнать что-нибудь новенькое. Факт. Линию. Чаще всего это новое открывается с большим трудом и совсем неохотно. И мучительно болит голова от всякого рода комбинаций, гипотез, установок, перестановок, определения и выбора новых маршрутов поиска…
…Утром я позвонил Пономаревой и договорился — несмотря на ее нежелание — о встрече. Встретились через сорок минут. В сквере у памятника Джамбулу.
Она очень изменилась за эти часы. Глаза припухли, видимо, много плакала. Поздоровались.
— Ангелина Федоровна, вы так и не вспомнили, в какой санаторий уехал
— Нет. Я и не думала даже об этом.
— Я могу вам сказать. В санаторий имени Орджоникидзе. Что в Кисловодске.
Пономарева молчала.
— Но он, между прочим, почему-то не доехал до Кисловодска…
— Не доехал?!
Нет, она не играла. Без сомнения, она знала и была уверена в том, что муж поехал в санаторий, и в первый раз услышала, что он туда почему-то не добрался.
— Не доехал… Почему не доехал? Где он?
— А ответы на эти вопросы мы не могли бы получить от вас?.. Поймите, Ангелина Федоровна, ваше молчание может только все осложнить. Мы будем попусту терять время на выяснение…
— Хорошо. Спрашивайте. Я буду отвечать. Но поверьте, я не знала, что Иван… не доехал до санатория…
— Или вообще не поехал туда, — ввернул я. — Я вам верю, Ангелина Федоровна. Вы что, поссорились с ним в тот день, четвертого июня?
— Да.
— Расскажите, как все произошло. Поподробнее.
— Да ничего особенного… Я сказала, что нас пригласили в “Весну”. Иван отказался, тогда я стала одеваться и сказала, что пойду одна. Он больно схватил меня за руку и крикнул, что не пустит. Я вырвала руку, а он… ударил меня…
Она замолчала, а потом попросила сигарету. Я протянул пачку. У нее дрожали пальцы, когда она вытаскивала сигарету.
— И вы не пошли на банкет?
— Мне казалось, что у меня горит не только щека, что я вся горю. Меня в жизни никто не бил. Странно. В тот момент я почему-то стала даже уважать Ивана. Странно… — Женщина зло усмехнулась.
— Что было потом?
— Иван ушел, а я бросилась на постель и разрыдалась.
— И ваш муж не вернулся домой ночевать?
— Я молила бога, чтобы он не возвращался. Очевидно, Иван переночевал у своего приятеля…
— У какого? Вы можете предположить?
— Наверное, у Автандила. Извините. Гагуа Автандил Георгиевич. Заведующий гаражом деревообрабатывающей фабрики.
— И утром Иван Алексеевич не позвонил?
— Пятого он должен был улететь.
— У вас есть машина?
— Машина? — удивилась она. — Да. А почему вы спрашиваете?
Я и сам не мог понять, почему спросил ее об этом. Вопрос для нее был столь же неожиданным, как и для меня. Но вот он сорвался, и внезапно я отчетливо понял, зачем спрашиваю о машине. Более того, теперь я заторопился.
— Где она стоит?
— В гараже, — сказала Пономарева, — около рыночной площади.
— Сколько ключей от гаража?
— Два. Один у мужа, а другой хранится дома.
— Поехали!
— Куда?
— К вам домой. Вы возьмете ключ, и мы поедем в гараж.
Она пожала плечами. В машине я достал фотографию Галицкой.
— Взгляните на эту фотографию. Вам не приходилось прежде видеть эту женщину или встречаться с ней?
Она неохотно взяла фотографию и произнесла:
— Нет, не приходилось… Впрочем, кажется, фотографию этой женщины я где-то видела.
— Вы не ошиблись? — Мне с трудом удавалось по-прежнему оставаться спокойным,