Цепи его души
Шрифт:
Прямо сейчас убедиться в том, что Шарлотте в его лице больше ничего не угрожает, что он сможет смотреть на нее и держать себя в руках.
Что он никогда не позволит собственной тьме коснуться ее.
Вынырнув из воспоминаний, отодвинул портьеру. Она шла вместе с Сюин к экипажу, который просила вызвать. Шла, расправив плечи и вскинув голову, считая, что ему нет никакого дела до того, что между ними произошло. Вряд ли она понимала, что происходящее между ними сейчас – большее из того, что он может себе позволить.
Себе.
Ей.
Им двоим.
Нет, он никогда ее не отпустит.
Отец называл его ничтожеством, но он ошибался.
Не ничтожество.
Чудовище.
Вот что он такое.
И этого не изменить никому.
9
– Не представляю, каким нужно быть идиотом, чтобы такое написать, – Джон отшвырнул газету в сторону, а Ричард тактично кашлянул. Молодой человек взглянул на меня и слегка покраснел. – Прости, Шарлотта.
В нашей художественной мастерской мы еще вчера договорились называть друг друга по именам, и, признаться честно, это мне нравилось. Никаких тебе официальных «мисс Руа», «мистер Фард» и «мистер Рэнгхольм», никаких отстраненных взглядов, каменных лиц и напускной вежливости, за которой непонятно что скрывается. Все просто и легко.
Если бы все было так просто и легко.
– Ничего страшного, – я махнула рукой и тыльной стороной запястья заправила выбившуюся из прически прядь за ухо. – Что там написали-то?
Джон скривился.
– Очередное дерь… Прости, Шарлотта.
Ричард расхохотался.
– Джонни у нас известный сквернослов, но кажется, ему придется справляться с этой вредной привычкой. Иначе весь день будет повторять как заведенный: «Прости, Шарлотта».
Джон ткнул его локтем в бок: точнее, попытался, потому что Ричард увернулся и, хохоча, направился к разложенному на полу эскизу. Темноволосые, невысокие и коренастые, они были чем-то неуловимо похожи. Возможно, из-за того что слишком долго работали вместе, переняли друг у друга повадки, жесты и даже отчасти мимику. Если не присматриваться, мужчин можно было бы принять за братьев. Ричард старший, а Джон младший.
Улыбнулась собственным мыслям, подняла валяющуюся на полу газету и развернула. Впрочем, долго на моем лице улыбка не продержалась, померкла, стоило увидеть заголовок.
«Скандальная труппа, поджав хвост, бежала из Лигенбурга»
Пусть я и знала, что ничего хорошего там уже не увижу, все равно зачем-то продолжала читать.
«На прошлых выходных случился грандиозный конфуз: спектакль «Лацианские страсти», который давала приезжая труппа, был встречен энгерийцами очень и очень холодно. Неудивительно, ведь тема, которая в нем поднимается, в любом приличном обществе достойна осуждения и порицания.
В этой бесстыдной пьеске рассказывается о гулящей женщине, которая мало того, что согласилась стать содержанкой, так впоследствии еще и изменяла мужчине, вынужденному взять на себя бремя заботы о ней. Разумеется, оправдывать подобное поведение со стороны мужчины было бы
С губ сорвался смешок. Я подавила желание отшвырнуть газету, как это только что сделал Джон: ханжеством в этой статье была пропитана каждая строчка. Тем не менее из какого-то чистого упрямства я продолжала это читать.
«Достойным финалом для такой мерзости стало бы раскаяние или гибель распутницы, чей образ жизни порочит каждую достойную женщину, вынужденную смотреть этот ужасный фарс…»
Да, вне всяких сомнений каждую достойную женщину в зрительном зале просто гвоздиками к креслу приколотили, ну или малярным клеем приклеили. Другого объяснения, почему они просидели до конца спектакля, я найти не могла.
«Разумеется, весь высший свет и прочие зрители были шокированы подобным, поэтому аплодисментов горе-актеры не дождались. Единственную попытавшуюся встретить этот позор овациями быстро вывели из залы, чтобы избежать позора».
Отшвырнуть, говорите?
Теперь мне захотелось разорвать эту газету на мелкие клочки и затолкать написавшему это журналисту в… В то место, на котором он сидел, когда сочинял эту пафосную мерзость.
– Шарлотта, у тебя выражение лица какое-то кровожадное, – заметил Ричард, который дорабатывал верхнюю часть фасада.
– А я говорил: не читай, – хмыкнул Джон, растушевывая оконную раму.
Еще немного, и я начну выражаться не хуже него, поэтому глубоко вздохнула и мило улыбнулась.
Пробежала глазами последние строчки:
«Маэлонские развратники уносили из Энгерии ноги под свист и улюлюканье. В гостинице, где они остановились изначально, им отказали в номерах, пришлось перебраться в место подешевле и попроще, чьи владельцы были не столь щепетильны. На следующее утро они уехали дилижансами, не дожидаясь поезда.
Пусть эта история станет хорошим уроком всем тем, кто…»
Я услышала какой-то странный звук и не сразу поняла, что газета развалилась на две части. Точнее, я ее разорвала: это выяснилось, когда я перевела взгляд на неровные половинки.
– Туда ей и дорога, – фыркнул Джон. – Этой макулатуре. Пойдем лучше эскиз делать. Скоро Стейдж явится, а мы тут чаи гоняем.
Швырнула «Светоч» в корзину для мусора и поднялась, следом за коллегой.
Чай мы и правда пили, здесь такое не возбранялось. С очень вкусным печеньем, которое испекла жена Джона, и пирожками, которые готовила мама Ричарда. Последнее вообще пришлось очень кстати, потому что проснулась я абсолютно без аппетита и завтракать дома не стала. Вчера вечером думала, что засну, стоит мне остаться одной и накрыться одеялом, вот только этим мечтам не суждено было сбыться. Мисс Дженни пришла убаюкивать меня теплым мурчанием, но убаюкалась сама. Я же еще полночи ворочалась с боку на бок, пытаясь уложить в голове все случившееся.