Цепи судьбы
Шрифт:
— Мне этот Хофакер с самого начала не понравился, — кивнул капитан Кинг.
Эта беседа состоялась у дверей комнаты Барни и Эдди. Барни слушал, и на душе у него было тяжело. Каким-то необъяснимым образом он любил Эдди. Нет, не любил, скорее чувствовал, что несет за него ответственность. В данный момент Барни был единственным человеком, который мог позаботиться об Эдди.
— Паттерсон, — обратился к нему полковник, — вы бы лучше присмотрели себе другое место для ночлега. Болезнь Фэрфакса может оказаться заразной.
— В таком случае, сэр, я уже
— Молодчина, Паттерсон. Но я настаиваю, чтобы вы спустились вниз к ужину. Я поручу кому-нибудь присмотреть за ним, пока вас не будет.
В эту ночь Барни не давали спать не стоны и тяжелое дыхание Эдди, а его молчание. Он, как труп, лежал на кровати, не двигаясь и не издавая ни звука. Барни то и дело перегибался через край своей койки, чтобы убедиться, что Эдди еще жив, и вздыхал с облегчением всякий раз, когда замечал подрагивание его век или едва заметное движение одеяла, как доказательство того, что он все еще дышит.
В последний раз убедившись, что Эдди по-прежнему находится в мире живых, Барни не стал ложиться. Фосфоресцирующая стрелка его часов показывала, что было уже без четверти три. Его окружала гнетущая тишина. Он сел на кровати, прислонившись к стене, и задумался над своей жизнью. Тоска по Эми причиняла ему физическое страдание. Барни представил себе, как она спит на их двуспальной кровати в маленькой квартирке, в которой они провели вместе каких-то четыре месяца. Это были самые значительные и удивительные месяцы в его жизни. Он закрыл глаза и коснулся ее волос, щек, изгиба ее подбородка, светящихся плеч. Затем он откинул покрывало и увидел, как ночная рубашка обвилась вокруг ее ног…
— Прошу прощения.
Барни так испугался, что у него вырвался непроизвольный возглас.
— Слушаю вас? — сказал он, когда увидел, что в комнату вошел немецкий переводчик.
— Прошу прощения за то, что испугал вас, но я опасался стуком разбудить вашего друга, — мягким голосом извинился переводчик.
— Что вам нужно? — Необходимость говорить шепотом заставила Барни сдержать раздражение.
— Комендант хотел бы поговорить с вами.
— Сейчас? — он посмотрел на часы. — В три часа ночи?
— Сейчас. Пойдемте, пожалуйста. — Немец жестом показал ему, чтобы он вставал.
Барни не двинулся с места.
— Для чего я ему нужен?
— Он сам вам скажет. Думаю, это имеет отношение к вашему другу. — Взгляд переводчика скользнул вниз, на Эдди.
— Ладно. — Это была странная просьба в странное время, но Барни не колебался. Он спустился с кровати, оделся и последовал за переводчиком, осторожно прикрыв за собой дверь.
Они спустились в столовую, обычно шумную и оживленную, но в этот час безлюдную и тихую, и прошли по коридору, о существовании которого Барни и не подозревал. Его провожатый открыл дверь, и они вошли в небольшую комнату, в которой стояло два письменных стола с пишущими машинками и телефонными аппаратами. В углу комнаты Барни увидел дверь, в которую
Барни словно очутился в другом мире. Его изумленному взору предстали богатые гобелены и красочные полотна, покрывавшие каменные стены, черный, отделанный золотом письменный стол, сервант, круглый стол и стулья. Пол был устлан яркими коврами. На столе в вазе стояли цветы, распространяя дурманящий аромат по жарко натопленной комнате. В камине потрескивали поленья.
На обитом алой тканью диване посередине комнаты полусидел-полулежал полковник Хофакер, комендант Улья. Он курил сигарету в мундштуке из слоновой кости. Поверх черной шелковой пижамы на нем был халат из такой же ткани. Одна нога в черном шлепанце лежала на диване, другую он опустил на ковер. Его волосы были густыми, черными и довольно длинными для военного. Он посмотрел на Барни и улыбнулся. Барни не улыбнулся в ответ. В этом человеке было что-то такое… ему не удавалось подобрать точное определение. Декадентское! И выглядел он на удивление болезненно, как будто его что-то поедало изнутри.
— Что вы хотели мне сказать? — вежливо осведомился Барни, помня, что его привели сюда из-за Эдди и от грубости лучше воздержаться.
— Присядьте, лейтенант.
— Спасибо, я лучше постою.
— Как хотите. — Комендант пожал плечами.
— Я думал, вы не говорите по-английски.
— Если люди думают, что ты не понимаешь, о чем они говорят, иногда можно услышать довольно любопытные вещи. — Последовала пауза. — Вы очень красивый молодой человек, лейтенант Паттерсон, — наконец опять заговорил комендант.
— Что? — Этого Барни никак не ожидал. К своему ужасу, он почувствовал, что краснеет.
— У меня есть слабость к красивым молодым людям, — вкрадчиво продолжал комендант. — Вы готовы удовлетворить мою слабость, лейтенант?
— О господи, нет! — залепетал Барни. Он попятился, чтобы увеличить расстояние между собой и полковником.
— Даже ради своего друга? — Немец опять улыбался. Он поднес сигарету к губам и выпустил облако дыма.
— Нет! — задыхаясь, произнес Барни. — Ни за что на свете!
— Если вы передумаете, врач осмотрит лейтенанта Фэрфакса в течение получаса. — Хофакер потянулся к стоящей рядом пепельнице и затушил сигарету. — В ближайшей деревне есть хороший врач, и я сразу же пошлю за ним машину.
— Уверяю вас, что я не передумаю.
Когда Барни вернулся в свою комнату, дыхание Эдди изменилось. Теперь вдохи были очень короткими и сопровождались скрежещущими звуками, как будто он задыхался. Что, если это предсмертные хрипы? — в ужасе думал Барни. Что, если Эдди умрет, в то время как он мог бы его спасти? Нельзя сказать, что Барни впервые столкнулся с гомосексуализмом. Сам он ничего подобного себе не позволял, но в Оксфорде это было обычным делом. Некоторые родились такими, другие просто развлекались.