Церковь Духа Святого
Шрифт:
Пример Московского собора, который собрался в исключительно трудное время и члены которого показали много церковного мужества, доказывает, что при самых лучших намерениях церковная реформа не может быть действительной, если она не выводит церковь из области права, т. к. право в Церкви не является творческим началом. Русская церковь ждала реформы в начале ХХ–го века, как она ждала ее в начале XVIII–го века, — реформы освобождения от права, во всяком случае ослабления правового начала в церковной жизни. В соответствии с переживаемым моментом в истории русского государства, которое требовало усиления права в своей жизни, Московский собор усилил начала права и в русской церкви. Церковное сознание не отдавало себе отчета, что право, будучи абсолютно необходимым началом государственной жизни, неприменимо к церковной жизни без нарушения основных ее начал, на которых эта жизнь покоится. Всякая церковная реформа должна считаться не только с текущим историческим моментом, но и с принципами церковной жизни, которые нельзя насиловать в угоду чужеродным Церкви началам. Как ни высоки и ни совершенны демократические принципы, которые введены в церковное управление Московским собором, но им нет места в Церкви, т. к. Церковь — не демократия, а народ Божий, избранный самим Богом и Им поставленный на служение в Церкви. Его активность не имеет ничего общего ни с избирательным, ни с представительными началами, а покоится на благодатных дарах. Народ Божий не может быть соуправителем с теми, кто через сообщение даров Св. Духа призван к управлению в доме Божьем. Таков вывод из опыта Московского собора, и этот вывод есть древняя норма Церкви.
V. СЛУЖЕНИЕ ЛАИКОВ В ОБЛАСТИ УЧИТЕЛЬСТВА.
1. Третья область действования в Церкви — учительство. По 64–му правилу Трулльского собора: «Не подобаеть мирянину предь народомь (dhmosia) произносить слово или учити, и тако брати на себя учительское достоинство, но повиноваться преданному от Господа чину, отверзати ухо приявшим благодать учительскаго слова, и от них поучаться божественному» [121] . В основании этого правила лежит толкование Григория Богослова XII–й главы 1–го послания к Коринфянам, выдержки из которого отцы собора привели в своем правиле. «В единой церкви», говорится в правиле, «разные члены сотворил Бог по слову Апостола, которое изъясняя, Григорий Богослов ясно показываеть находящийся в них чин, глаголя: сей, братия, чинь почтим, сей сохраним: сей да будеть ухом, а тоть языком: сей рукою, другой инымь чем либо: сей да учит, тоть да учится. И после немногих слов далее глаголет: учащийся да будеть в повиновении, раздающий да раздает съ веселием, служащий да служит с усердием. Да не будемь все языком, аще и всего ближе cie,
121
Книга Правил, 64–ое правило Трулльского собора.
122
64–ое Прав. Трулльского Собора Цитата из Григория Богослова взята из его 32–го Слова, гл. ll, 13, 21.
Запрещая лаикам учить перед народом (dhmosia), Трулльский собор продолжал древнюю традицию Церкви, но продолжал в условиях своего времени. «И он поставил одних пастырями и учителями…» (Еф. 4,11). С апостольского времени в Церкви существовали дидаскалы, как носители особого благодатного служения [123] . Нам трудно определить точно, в чем состояло их служение, но оно во всяком случае не исключало учительства предстоятелей церкви и не только в тех церквах, в которых не было дидаскалов, но и в тех, где они имелись. Проповедь, если не с самого начала, то уже очень рано, входила в служение епископов. Об этом мы имеем прямое указание у Иустина Мученика. В своей Апологии он сообщает: «Потом, когда чтец перестанет, предстоятель посредством слова делает наставление и увещание подражать тем прекрасным вещам» [124] . Если это верно для Римской церкви, то тем более это было так и в других церквах. Иустин Мученик был одним из тех древних дидаскалов, которые нам известны. Имел ли он возможность учить в церковном собрании, мы не знаем. Если даже имел, то рядом с ним стоял предстоятель церкви, как проповедник. В III–м веке начинает намечаться тенденция усвоить учительство в церковном собрания исключительно епископам и отстранить от него прежних дидаскалов, которые еще удержались в некоторых местах. Из этой эпохи известен конфликт, возникший между Оригеном и его епископом Димитрием Александрийским. Проповедь Оригена в церкви по просьбе двух палестинских епископов — Александра Иерусалимского и Феоктиста Кесарийского — вызвала энергичный протест со стороны Димитрия Александрийского. В своем письме к Димитрию палестинские епископы оправдывали поступок Оригена и свою просьбу к нему о проповеди в их церквах: «ты еще прибавляешь в своем письме, что никогда не слышно, да и теперь не обычай, чтобы в присутствии епископов проповедывали лаики: не понимаю, как можешь ты так явно говорить неправду? Святые епископы, как скоро находили людей, способных принести братиям пользу, то приглашали их проповедывать народу. Так поступали блаженные братия в Ларанде — Неон с Эвелпидом, в Иконии — Цельс с Павлином, в Синнаде — Аттик с Феодором. Так, вероятно, было и в других местах, только мы не знаем этого» [125] . Не раз высказывалось мнение, что этот случай из жизни Оригена свидетельствует о том, что учительство согласно древней традиции Церкви является особым благодатным служением [126] , и что оно тем самым закрыто для тех членов Церкви, кто благодатно не призван к этому служению. Конфликт Димитрия Александрийского с палестинскими епископами, людьми одной и той же эпохи, фактически был конфликтом разных эпох. Димитрий нисколько не запрещал Оригену проповедывать в частном порядке, но с точки зрения Димитрия учительство в церкви было исключительной принадлежностью иерархического служения. Димитрий не мог не знать о дидаскалах, т. к. о них много говорил Климент Александрийский. Сам Ориген был дидаскалом, которому Димитрий не препятствовал излагать свое учение, но не в церковном собрании и особенно в своем присутствии. Александрийская церковь менее, чем другие, нуждалась в проповеди дидаскалов в церквах, т. к. в ней в силу особенностей ее церковного устройства пресвитеры очень рано получили возможность проповедывать в церковных собраниях. Ориген, будучи в Александрии, нисколько на это не претендовал, т. к. он не причислял себя к церковной иерархии, хотя он ставил служение дидаскалов выше всех остальных служений. Палестинские епископы знали о другой более древней традиции, которая допускала дидаскалов к учительству в церковном собрании. Чтобы смягчить назревший конфликт, палестинские епископы рукоположили Оригена в пресвитеры, может быть, даже по совету самого Оригена. Это было крайне неудачно. С одной стороны, рукоположение Оригена было явным нарушением церковной дисциплины, т. к. оно было совершено не только без согласия, но даже без ведома его епископа. С другой стороны, пресвитерское звание Оригена в глазях Димитрия не давало ему права на проповедь в церкви, т. к. в Александрии в его время не все пресвитеры имели служение учительства, а только те, кто возглавлял отдельные церкви. Палестинские епископы были не вполне правы, указывая Димитрию, что церковь допускает лаиков к проповеди в церковном собрании. т. к. древняя церковь разрешала учительство в церковном собрании только тем из них, кто призван был к служению дидаскалов. Допустили ли они намеренно эту неточность, остается неясным. Спор двух эпох в лице Димитрия и палестинских епископов закончился не в пользу последних. Конфликт, о котором мы говорим, не имел последствий в истории: мнение Димитрия одержало верх, и в церковном сознании прочно утвердилось учение, что учителество является поинлдлежностью церковной иерархии, тем самым лаики, как и раньше, не могли «произносить слово перед народом». Н» этой точке зрения стоял Трулльский собор, запрещая лаикам учить народ. Позиция Трулльского собора бесспорна, так как лаики при поставлении их в царственно–священническое достоинство не получают даров учительства.
123
Об этом подробнее см. ниже, стр. 135 след.
124
Гл. 67.
125
Евсевий, Церк. Ист., кн. VI, 19, 17–18.
126
Ср. H. v. Campenhausen, «Kirchliches Amt und geistliche Vollmacht in den ersten drei Jahrhunderten», T"ubingen, 1953, S. 275.
2. В 64–м правиле Трулльского собора не определено, кому принадлежит «благодать учительного слова». Повидимому, это не входило в задачу отцов собора, но несомненно, что они имели в виду, если не исключительно, то прежне всего и главным образом епископов, как предстоятелей церквей. «Предстоятели церквей, говорится в 19–м правиле того же собора, должны во вся дни, наипаче же во дни воскресные, поучать весь клир и народ словесам благочестия». Для эпохи Трулльского собора предстоятелями церквей были исключительно епископы, во всяком случае не пресвитеры, настоятели приходов, как это имеет место в современном церковном устройстве. Учительство предстоятелей церквей до известной степени исключало учительство остальных членов клира, об учительном достоинстве которых совершенно не упоминает собор. Они, как и лаики, должны поучаться от епископа. Если в церковной жизни пресвитеры получали возможность проповедывать в церкви «перед народом», о чем не могли не знать отцы Трулльского собора, то этот факт нисколько не уменьшал значения принципиального положения Трулльского собора о принадлежности учительства епископам. Пресвитеры проповедывали в церквах с ведома и разрешения епископа, что далеко не всегда встречало сочувствие народа, как указывает случай с Августином [127] . В Византии на основании предписания Трулльского собора утвердилось мнение, что учительство принадлежит только епископам. «Заметь из настоящего правила, указывал Вальсамон, что право учить народ дано одним епископам» [128] . По мнению Вальсамона клирики, даже состоящие в священных степенях, сами по себе не имели права учить в церкви, если они специально не поставлены на это епископом. «Может быть, кто спросит: (писал Вальсамон) если правило (64–ое Трулльского собора) запрешает мирянам учить перед народом, или рассуждать о церковных предметах, то монахам и клирикам должно быть это запрещено также, как мирянам, или нет? Поелику право учить принадлежит только архиереям и тем, которые на это поставлены, то если кто из них преступит эту каноническую заповедь, тот, как мне кажется, будет подлежать ответственности. Ибо поэтому при исследовании евангельского изречения «Отец Мой болiй Меня есть» многие монахи и клирики подвер–лись наказанию за то, что говорили или писали об этом неправильно» [129] . Поставление на учительство, о котором здесь идет речь, не является поставлением на особое благодатное служение, а простым поручением. «Учить народ Божий, повторял Вальсамон, и истолковывать догматы Всесвятого Духа дано одним архиереям и тем, кому они поручают» [130] . Не имея возможности лично исполнять свое учительство, епископы избрали тех своих клириков, которых они считали «учительными», и им поручали учительство в церкви. Эти назначенные учители учили не от своего имени, а от имени того епископа, который им поручал учительство. «Право учить народ, указывал Вальсамон дано одним епископам, а учители (didaskaloi) учат по праву патриарха… Поэтому–то со смертью патриарха они не могут учить» [131] . Константинопольские дидаскалы, как назначенные патриархом, учили не от своего имени, но от имени патриарха, т. к. патриарх, назначая их на это служение, делегировал им свои права учительства, а потому со смертью патриарха они должны были прекратить учительство, пока новый патриарх не делегирует им своих прав. Делегация, о которой говорил Вальсамон, принадлежит области права.
127
Известно, что проповеди Августина, когда он еще был пресвитером, вызвали в Иппоне очень большое смущение, хотя он выступил в цеокви по просьбе своего епископа. С другой стороны по свидетельству «Peregrinatio Aetheriae» в Иерусалиме в конце IV–го века во время литургии все пресвитеры по очереди проповедывали, а после них говорил епископ. Иоанн Златоуст, до занятия кафедры в Константинополе, был уже известен, как выдающийся проповедник, так что он несомненно проповедывал, будучи пресвитером, в Антиохии. Эти факты, как и другие, указывают, что, начиная с IV–го века, в разных церквах существовала разная практика относительно допустимости пресвитерам проповедывать в церквах.
128
Вальсамон, Толкование 19–го правила Трулльского собора.
129
Вальсамон, Толкование 64–го правила Трулльского собора.
130
Ibid.
131
Вальсамон, Толкование 19–го правила Трулльского собора.
В праве и через право Вальсамон нашел выход из учения о том, что епископам, как предстоятелям церквей, принадлежит учительство, и современной ему практикой, допускающей к учительству других лиц, принадлежащих к клиру. Если учительство является благодатным служением, то оно не может быть никому делегировано, так как нельзя делегировать дары Св. Духа, которые подаются Богом избранным Им лицам для служения в Церкви. Дары Св. Духа не являются предметом права, а потому правовым образом не передаются. Право в Церкви — явление чужеродное, и эта чужеродность вскрывается всякий раз, когда церковная жизнь строится на основе права. В IV–м или в V–м веках вряд ли думали о делегировании прав учительства, когда допускали пресвитеров к проповеди в церквах во время Евхаристического coбрания. Память о дидаскалах, как носителях служения учительства, еще жила в церковном сознании. Допущение некоторых пресвитеров в то время к учительству в церковных собраниях было признанием за ними учительского служения, а потому было некоторым поставлением их на это служение. Вальсамон, конечно, не отрицал благодатного характера учительства, как и не отрицает его и современное богословие.
Для Вальсамона, как и для последующей эпохи, учительство закрыто для мирян. Точка зрения поздних средних веков совпала с первоначальным учением Церкви, но это совпадение только видимое, за которым лежит глубокое расхождение в основных принципах церковной жизни: принципа благодати и принципа права. Современное богословие не усвоило полностью учение, защищаемое Вальсамоном, хотя некоторые следы этого учения мы находим в тех богословских учениях, которые рассматривают пресвитеров, как делегатов епископа. По современному учению учительство в Церкви принадлежит только членам церковной иерархии. С разрешения церковной власти оно распространяется иногда на всех членов клира. Миряне в принципе совершенно отстраняются от учительства в Церкви, но практически в некоторых случаях иногда к нему допускаются вопреки всей древней традиции Церкви и ее многовековой практике. Допущение мирян к учительству является настолько редким исключением, что его можно не принимать во внимание, тем более, что школьное богословие не в силах ни догматически, ни канонически его обосновать. Пока в Церкви не будет вновь восстановлено особое служение учительства, только епископ и пресвитер в современных условиях церковной жизни призван к учительству, т. к. только они в таинстве рукоположения получают дары Св. Духа, которых они не могут никому делегировать.
3. В области учительства народ научается дидаскалами, а потому неполучивший харизмы учительства, не может участвовать с дидаскалами в научении других. Не может быть учащим тот, кто должен «отверзать ухо приявшим благодать учительного слова».
Народ внимает учащим и поучается от своих дидаскалов но внимает ему в своем царственно–священническом достоинстве. Поэтому это внимание учащим не означает пассивность народа Божия в области учительства, Народу принадлежит, как и в области управления, испытание и свидетельствование о предлагаемом ему научении [132] . Учительство, как особое служение, есть научение народа Божия. «Учитель» научает народ Божий не от своего имени, а от имени Церкви, излагая не свое собственное учение, а учение самой Церкви. «Если бы даже мы или ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема» (Гал. 1,8). Учительство есть раскрытие того, что содержится в Церкви. В собственном смысле Церковь имеет одного Учителя и Наставника — Христа, а церковные дидаскалы являются учителями в относительном смысле [133] . Поэтому народу в Церкви, как носителю харизмы испытания, принадлежит свидетельствование о согласии излагаемого дидаскалами учения с учением содержащимся в Церкви. Свидетельствование народа есть суждение Церкви, а не суждение ее отдельных членов. Следовательно, оно, как и само учение, не «от человека, ни через человека» (Гал. 1,11–12, — kata anqropon, para anqrwpou), а от Бога. В большинстве случаев свидетельство Церкви молчаливо сопровождает учение дидаскалов, т. е. сам дидаскал предварительно испытан народом Божьим. В спорных случаях свидетельство одной местной церкви о излагаемом ее дидаскалами учении подлежит рецепции других церквей. История церкви полна примеров, когда рецепция народа была решающим фактором в победе православия над ересью. Достаточно напомнить, что без поддержки народа и его рецепции Афанасий Великий не вышел бы после тяжких испытаний победителем в арианских спорах.
132
О согласии верующих в области веры говорится у P. Dabin (Le Sacerdoce Royal des Fid`eles dans la tradition ancienne et moderne, р. 21): «Le consentement des fid`eles en mati`ere de foi, appel'e aussi sens catholique, est un crit`ere certain de lа tradition divine, s'il se pr'esente lui–m^eme comme certain, clair et unanime. Les textes scripturaires ordinairement all'egu'ees en faveur de ce consentement sont: Jn., XVII,20,21; Rom., I,5; I Cor., III,22; Eph., IV,16; I Jn. II,20,21,27. L'unit'e dans la foi v'eritable est une propri'et'e essentielle de l'Eglise. Elle serait d'efaillante si elle ne se rencontrait que du c^ot'e de l'Eglise enseignante. Les P`eres et les th'eologiens les plus illustres ont soulign'e l'importance dogmatique du consentement des fid`eles. Saint Hilaire а rendu hommage `a la suret'e de leur sens catholique. Certains 'ev^eques favorisant l'arianisme, tandis que le peuple demeurait attach'e `a la foi nic'eenne, il 'ecrit: «Les oreilles des fid`eles sont plus saintes que le coer des 'ev^eques». Эта мысль сейчас же у него минимизируется: «L'objet du consentement des fid`eles ne s''etend manifestement pas aux plus subtiles d'entre les v'erites: «En ces sortes de mati`eres, dit justement Melchior Cano (католический писатель XVI–го в.), demander l'opinion du vulgaire, с'est interroger un aveugle sur les couleurs».
133
Ср. Мт. 23, 8.
В современных условиях церковной жизни церковная рецепция не находит своего выражения, а потому и испытание народом учения, через которое он научается, также не имеет места. Испытание учителей и суждение об их учении, которое преподается ими, перешло к церковной иерархии, а в более важных случаях к синодам или соборам. Вопрос о том, на чем покоится авторитет соборов, является одним из самых сложных вопросов богословия. Здесь не место разбирать этот вопрос, т. к. он требует специального исследования. Как бы мы ни решали этот вопрос, бесспорным останется всегда одно положение: решения собора обязательны тогда, когда они выражают решение Церкви. Такого рода решение не может быть принято без Церкви или вне Церкви, а потому оно не может быть принято без народа Божьего, т. е. без его свидетельствования об открывшейся в этом решении воли Божьей. Без рецепции Церкви решения соборов остаются теологуменическими. Как голос Церкви, решения собора могут быть признаны окончательными только после их рецепции Церковью. Само по себе это положение настолько бесспорно, что не требует даже доказательств. Если мы откажемся от этого положения, то потеряем единственный критериум, по которому церковное сознание отличает истинные решения соборов от ложных. История церкви опять же полна примеров, как формально правильные соборы отвергались Церковью. В настоящее время синоды или соборы поместных церквей почти не обсуждают учений, но, когда они в виде исключения обсуждают их, решения этих соборов имеют только правовую силу, как органов, обладающих высшей правовой властью в поместных церквах. Они могут быть обязательными в порядке церковной дисциплины, но не могут претендовать на церковную истинность их суждений, т. к. они остаются без рецепции Церкви. В этом не вина отдельных деятелей, а вина всей системы, которая построена на принципе права, а право, входя туда, где ему не должно быть места, неизбежно обращает благодатные суждения в правовые. Поэтому правовая система церковного устройства и управления готова скорее признать за мирянами учительство в церкви, чем признать за ними ту харизму, которой наделен народ Божий — испытание и свидетельствование о воле Божьей.
4. Учительство не принадлежит лаикам: им не принадлежит учительство в церковном собрании и научение народа Божьего. Однако, отсутствие даров учительства у лаиков не исключает того, что лаики, как члены народа Божьего, могут иметь свои собственные взгляды и высказывать свои суждения в частном порядке. Даже Вальсамон и Зонара не отказывали в этом мирянам, основываясь на постановлении Трулльского собора, запретившего мирянам только учительство перед народом (dhmosia). «Хорошо прибавлено: перед народом, потому что, если какой–нибудь разумный мирянин будет спрошен частным образом о каком–нибудь догматическом предмете или о другом душеполезном деле, он не подвергается наказанию, если дает ответ по своему усмотрению» [134] . «А кто будет спрошен частным образом, тому не должно быть запрещено отвечать и учить вопрошающего» [135] . Для нашего времени частное учительство приобретает характер проблемы научной деятельности и в частности свободы богословского исследования. Научная богословская деятельность не составляет в прямом смысле служения учительства в Церкви, а потому не является особым служением. Она открыта всем лаикам. Из этого, однако, не следует, что научные занятия богословием безблагодатны: в Церкви, как благодатном организме, все совершается благодатью. Пока занятия богословием остаются в пределах Церкви — а они остаются, пока занимающийся ими пребывает в своем звании лаика — они являются благодатным служением. Как всякое делание в Церкви, научные занятия богословием являются деланием ответственным: в Церкви все делается перед лицом Христа. Каждый лаик ответствен за свою жизнь и за свое делание в Церкви: «если кто разорит храм Божий, того покарает Бог: ибо храм Божий свят, а этот храм — вы» (I Кор. 3,17). Эта ответственность высшая, какая может быть: не разорить храм Божий — не лишает ни одного лаика его свободы мысли, как дара Божия. «Где Дух Господень, там свобода» (II Кор. 3,17). В Церкви Дух Господень, в Церкви и свобода, но свобода не рабов — «ты уже не раб, а сын» (Гал. 4,7), — не свобода правовая или политическая, но свобода сынов Божьих, свобода в любви, или свобода, как дар совершенной любви. «В любви нет страха, а совершенная любовь изгоняет страх» (I Ин. 4,18). В Церкви пребывает свобода, т. к. в Церкви пребывает совершенная любовь. «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8,32). Это означает, что содержание свободы, как понятия положительного, есть истина. В Церкви любовь, свобода и истина понятия тождественные: свобода, как следствие любви, и истина, как содержание свободы. Нарушение свободы означало бы оскудение любви и боязнь истины. В любви к истине сыны Церкви не знают страха перед высказыванием своих мнений, хотя бы даже эти высказывания вызывали споры. «Ибо надлежит быть разногласиям (aireseij) между вами, дабы открылись между вами искусные» (I Кор. 11,19). Свобода есть залог творчества в Церкви, которое никогда не может иссякнуть в Церкви, пока в ней пребывает Дух Господень. В Церкви не прекращается пророчество: не «новое пророчество» по монтанизму, а дух пророчества, который получила Церковь в день Пятидесятницы. Нарушение свободы богословского исследования было бы выражением недоверия к духу пророчества или сознательное угашение этого духа. Церковь охраняет свободу богословского исследования, т. к. содержанием его является истина. «Если пребудет в вас то, что вы слышали от начала, то и вы пребудете в Сыне и в Отце» (I Ин. 2,24). Хранить в Церкви ее древнее предание означает хранить истину. Задачей богословского исследования является открытие и познание изначального предания, которое в Церкви оставаясь неизменным, закрывается часто временным и преходящим. Расхождения, которые могут вызвать богословские .исследования, есть признак неоскудевающего творческого духа народа Божьего, в котором выражается харизма испытания. Будучи благодатным деланием, богословское творчество совершается человеком и, как человеческое делание, может быть подвержено ошибкам: истина, которая является целью богословской работы, может быть недостигнута. Расхождение в мнениях, которое может вызвать богословское исследование, есть процесс испытания народом Божьим истины. В расхождениях должна быть явлена истина, а потому испытание не есть «цензура (censura)». «Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня» (Ин. 18,23). Эти слова Христа должны всегда остаться основанием для отношения Церкви и богословскому исследованию. Суждение Церкви наступает только после процесса испытания, который может быть весьма длительным и обычно таковым и бывает. Как церковный акт, это суждение подлежит церковной рецепции. Как и относительно учительства, суждение Церкви о богословском исследовании не может иметь правового характера. В нем, как и во всех церковных актах, лежит откровение воли Божьей, а потому оно не есть дело человеческого «форума», а суда Божьего. Церковная рецепция должна засвидетельствовать истинность этого откровения. Таким образом, суждение Церкви о богословском исследовании является суждением о том, достигнута ли истина, которая есть единственная цель богословского исследования. Если истина не достигнута, то это означает, что само богословское исследование находится вне пределов Церкви, как построенное на другом основании, «кроме положенного, которое есть Иисус Христос» (I Кор. 3,11).
134
Вальсамон. Толкование 64–го правила Трулльского собора.
135
Зонара. Толкование того же правила.
— — — — — — — — — — — — — — —
Члены народа Божьего, как живые члены Церкви, живут в Церкви. Их жизнь есть их деятельность, их непрестанное служение в Церкви, которое начинается с их вступления в Церковь и поставления их в ней, как священников и царей. Жизнь в Церкви означает жизнь с Церковью, а потому, в чем проявляется жизнь в Церкви, там и участвует народ Божий. Если бы существовала область, которая была закрыта для народа Божьего, то это означало бы, что в Церкви есть область внецерковная, т. к. Церковь есть народ Божий, собранный Богом во Христе. Или это означало бы, что народ Божий перестал быть народом Божьим.