Церковь и Империя. Ситуация на рубеже XX И XXI веков

С того дня, когда религия в России была выпущена за пределы «гетто», в котором она находилась в течение всего «советского» периода нашей истории, прошло почти 15 лет. До этого момента официально разрешен­ная религия существовала под жестким контролем вла­сти, что заключалось в следующем:

Церкви были открыты, но далеко не все (в Москве в пределах МКАД из приблизительно тысячи храмов от­крытыми оставались 44, в Ленинграде - десять, в об­ластных центрах от одного до трех и т.п. Были, однако, и такие областные центры, где храма не было вообще), при этом монастыри практически не

существовали - за исключением Троице-Сергиевой лавры.

О крещении каждого младенца сообщалось на место работы его родителей с тем, чтобы они были наказаны и, возможно, уволены с работы. Священники, практико­вавшие крещение по домам у верующих, наказывались, а нередко и лишались регистрации в Совете по делам религий, а следовательно, уже не могли служить на сво­ем приходе и становились безработными. Никакая про­поведь за стенами церкви, даже на частных квартирах, не дозволялась и сразу же приравнивалась к антисовет­ской деятельности. Однако и в храмах священники по большей части старались не проповедовать. Молчали все, за исключением нескольких человек, среди кото­рых выделялся отец Александр Мень.

При этом официально Церковь находилась под по­кровительством советской власти. Патриарх Пимен, ныне покойный, лечился в той же больнице, где и чле­ны Политбюро, и отдыхал в санатории ЦК КПСС, а так­же присутствовал на официальных приемах в Кремле.

Сегодня по всей России восстанавливаются тысячи старых и строятся сотни новых церквей, а епископ в каждой области не просто окружен почетом, но вос­принимается как второй после губернатора человек. Высшие должностные лица государства участвуют в бо­гослужениях и т.д. Везде продаются иконы, крестики и т.д., а также книги - молитвенники и жизнеописания святых. Эти книги имеются повсюду в огромных коли­чествах. Библия и даже просто Новый Завет есть далеко не везде, хотя Российское Библейское общество рас­пространяет ее по всей стране. Остро ощущается не­хватка книг для изучения и углубленного или духовного чтения Библии.

Однако за этой идиллической оболочкой скрывается достаточно сложное содержание. Богослужение повсю­ду совершается на средневековом славянском языке, ко­торый почти непонятен подавляющему большинству прихожан. Прекрасный сам по себе, славянский язык - этот аналог католической латыни - сегодня, по сути дела, является препятствием на пути религиозных иска­ний современного человека. Он делает и без того дол­гие службы византийского чина недоступными для боль­шинства людей, что оказываются не в состоянии понять их содержание и разобраться в том, что именно читает­ся и поется во время богослужения, - выражаясь фигу­рально, подключиться к той духовной волне, на которой ведется богослужение.

По этой причине подавляющее большинство прихо­жан в церкви привлекает не содержание службы, а какие- то отдельные и чисто ритуальные моменты. Они прихо­дят сюда, чтобы взять домой святой воды, облобызать почитаемую икону или взять освященного перед ней масла, облобызать мощи святого, причаститься, но не более. Люди чувствуют (именно чувствуют) присутствие какой-то высшей силы в церкви, но при этом смысл евангельского призыва Иисуса вытесняется из их созна­ния (иногда полностью) приверженностью к обрядовой стороне православия. Последнее приводит к тому, что огромным числом людей вера в Бога начинает воспри­ниматься как магия.

В такой религиозности играют основную роль не лич­ные отношения верующего с Богом, но тот материаль­ный объект, своего рода фетиш, без которого религия для этих людей теряет смысл. С таким религиозным «ма­териализмом» связана и позиция священника, который начинает видеть в себе не пастыря, задача которого со­стоит в том, чтобы помогать людям на дороге к Богу, a sui generis хранителя святыни, стража, чья функция заключа­ется

в том, чтобы не подпустить к святыне «непосвящен­ного», то есть неготового или так или иначе не очищен­ного от греха. Если Иисус призывает к Себе всех словами «приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные», то такой священник рассуждает по принципу profani, procul ite-«идите прочь, непосвященные».

Нередко он обращается с прихожанами крайне резко и грубо, может не допустить до причастия, так как счи­тает, что человек недостаточно хорошо подготовился. Может и заявить, что пришедший к нему на исповедь так виноват, что ему нельзя даже исповедаться, а может и начать задавать вопросы, относящиеся к интимной сфере и т.п. Таким образом, евангельское учение пре­вращается в систему запретов и запугивания прихожан. Так, например, считается большим грехом, если женщи­на или девушка придет в церковь в брюках или не наде­нет на голову платка. О злоупотреблениях в духовниче- ской практике, негативно сказывающихся на состоянии церковной жизни, говорилось 28 декабря 1998 г. на за­седании Священного Синода.

Необходимо понимать, что одной из основных черт церковного сообщества сегодня является преобладание в нем неофитов - людей, ставших верующими в течение последнего десятилетия и до начала перестройки не имевших к православию и церковной жизни никакого отношения. У наблюдателя может создаться впечатле­ние, что пожилые женщины 60-75 лет, составляющие, как правило, большинство постоянных прихожан каж­дого, особенно не городского, а сельского прихода, всегда были верующими. Однако всего лишь 15 лет на­зад, когда старшим из них было не более 60-ти, они во­обще ничего не знали о вере и пришли к ней в тот мо­мент, когда начала изменяться государственная полити­ка в отношении религии.

При этом образцом для поведения они естественно избрали имитацию того стиля, который был присущ по­колению их матерей и бабушек, то есть тем людям, что сохранили православие как исповедание и образ жизни в эпоху советской власти. Имитация - не только в пове­дении простых верующих, но и в целом - становится одной из ведущих черт религиозного сознания сегодня, при этом за образец берется Россия второй половины XIX века и охранительные тенденции (в широком смыс­ле этого слова, то есть от поздних славянофилов и К. Леонтьева до К.П. Победоносцева и «Черной сот­ни»), присущие в ту эпоху церковному сознанию. Именно идеализация прошлого (не эпохи апостолов и проповеди Евангелия или времени великих святых типа Сергия Радонежского, но XIX и начала XX века!) привела к тому, что вопрос о канонизации Николая II и членов его семьи, убитых в 1918 году, стал в середине 90-х годов главным для значительной части верующих и тех, кто отождествил с православием свои политиче­ские взгляды и мировоззрение в целом.

Многие из ревнителей скорейшей канонизации царя Николая II и его семьи требовали, чтобы убийство царя рассматривалось как ритуальное, то есть совершенное иудеями в ритуальных целях, а сам он был прославлен

как «царь-мученик», «помазанник Божий» и «хранитель православия», «от жидов умученный». Если же взять со­ставленные ему молитвы, в частности, акафист, то там он прямо уподоблялся Христу в словах «яко овца на за- коление ведом», которые относятся только к Иисусу, и далее в формуле «яко агнец непорочный полагаешися во искупление грех наших, да вси непрестанно тя сла­вим: Радуйся, боголюбезная жертво». Здесь опять-таки присутствует недопустимое с точки зрения верующего христианина (а на языке религии просто-напросто ко­щунственное) уподобление фигуры Николая II Христу- Спасителю и, в сущности, осуществляется подмена: Искупителем и Ангцем Божиим, что вземлет грех мира, оказывается не Иисус, а царь Николай И.