Церковь и мы
Шрифт:
Когда Христос обращается к людям, Он обращается не к нации, а к отдельному человеку. Апостол Павел говорит, что «во Христе нет ни эллина, ни иудея» [43] . Значит, есть у человека некое глубинное средоточие его личности, в котором нет не только нации, но нет и пола: «нет ни мужского пола, ни женского». Тем не менее, есть и мужской пол, и женский, тем не менее, есть и нации. Следующие, более периферийные слои человеческой личности уже связывают его с целым. Не душу с душой, не личность с личностью, а связывают членов культуры, членов общества, членов семьи. То есть это уже следующий слой. И поскольку христианство обращено не только к отдельному человеку, но также ко всем людям вместе взятым, то
43
См.: Гал 3, 28; Кол 3, 11.
Мы знаем, что перед лицом гибели, перед лицом смерти, перед лицом вечности, перед лицом Бога уже неважно, кто человек: мужчина или женщина, иудей или эллин. Но когда люди общаются между собой, когда творят, когда живут и действуют, — здесь это приобретает определенное значение. Поэтому христианство находится как бы в такой промежуточной позиции, позиции сложной, позиции диалектической. Оно и отрицает нацию — и признает ее. Оно отрицает национальную замкнутость, шовинизм, отрицает культ расы, культ крови, культ биологического родства. Христос отверг биологическое родство. Он сказал: «вот матерь Моя и братья Мои; ибо кто будет исполнять волю Божию, тот Мне брат, и сестра, и матерь» [44] . И в то же время все Священное Писание, и в частности Евангелие, говорит о почитании родителей. Поэтому одной какой-то однозначной формулой выразить это трудно.
44
Ср.: Мф 12, 49–50.
Человек становится христианином не как член семьи, расы, нации, культуры. Но в то же время, когда он осуществляет себя как христианин, он действует в своей семье, в своей нации, расе, культуре. Вот примерно так это можно выразить.
Человек как таковой имеет абсолютную ценность, он та овца, за которой идет пастырь, бросив девяносто девять. Личность бессмертна! Культура тоже бывает бессмертна, но случается, что и умирает. Для Бога, для Христа личность стоит выше всего. Христос пришел спасти не культуры, не языки, а пришел «дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную [45] », — то есть пришел спасти отдельного человека. Но далее, когда уже начинается проповедь, то проповедь эта и осуществление жизни во Христе могут быть только в конкретных формах.
45
Ин 3, 15.
Более того, христианство совершенно не исходит из той позиции, что надо все национальные особенности приглаживать, а наоборот, мы видим, насколько многообразны национальные формы христианской жизни и насколько это органично, хорошо и естественно. Так было с самых первых веков… Восточные Церкви имели свой облик, Западные — свой. Откуда возникли наши четыре Евангелия, четыре евангелиста? — По этой же самой причине. Это были Евангелия различных Церквей с различными культурными оттенками, с различными традициями. Если Евангелие от Матфея господствует в палестинско–сирийский традиции, то в Риме появляется Евангелие от Марка, а в палестинско–азиатской традиции — Евангелие от Иоанна. То есть наши четыре Евангелия — это Евангелия различных поместных Церквей.
Остановлюсь еще на одном моменте, о котором я много говорить не буду, но пару необходимых слов скажу: христианство и культура — не как конкретная, а как общая проблема.
В первый период, когда ждали конца света, проблема эта не стояла для верующих, потому что считалось, что все созидание, все творчество, все Божественное будет осуществляться в новом зоне, в Царстве Божием.
Когда стали понимать (а это стали понимать уже в апостольский период), что впереди еще неопределенно долгий срок, тогда возникла проблема: христианство и мир, христианство
Одни, такие, как апологет Гермий или апологет Тациан (Татиан), авторы резких памфлетов против языческих философов, языческой литературы, языческой культуры и религии, считали, что все это от сатаны. Тертуллиан, сам насквозь проникнутый античной цивилизацией, адвокат, выученик стоиков и Цицерона, говорил, что у Христа ничего нет общего с Велиаром, что «у Афин и Иерусалима нет ничего общего» — это его формула. Формула, которая не была признана Церковью. Не надо забывать, что Тертуллиан все-таки еретик, человек, который был отвергнут Церковью, и не таким спорным образом, как Ориген (с Оригеном много неясности), а Тертуллиан сам ушел из Церкви в секту монтанистов [46] , и все.
46
Монтанизм — христианская секта, возникшая во II веке; ее основатель бывший языческий жрец Монтан выдавал себя за Духа–Утешителя, обещанного Христом. Монтанизм осужден на Первом Вселенском соборе в Никее (325 г.).
Так вот, этот самый крайний радикализм, или, выражаясь современным языком, левохристианский экстремизм, был свойственен многим эпохам, но отцы Церкви этого не приняли. Более того, например, Иустин Мученик утверждал, что мы поклоняемся тому же Богу, Который вывел Израиль из Египта. Они также говорили о том, что греческие философы предчувствовали явление того же Логоса, Которому поклоняемся мы, и что Христос действовал среди язычников до нашей эры, действовал, так сказать, анонимно, тайно.
Святитель Климент Александрийский
По словам Климента Александрийского, философия была для греков таким же педагогом, детоводителем ко Христу, как Закон был для иудеев. И эта точка зрения, тоже с некоторыми оттенками, была постепенно принята и укоренилась в патристике, у классических отцов Церкви. Ее подробно развивают самые разные авторы этого времени, и даже резкие полемисты, такие, как святитель Афанасий Великий; конечно, об этом много пишет Ориген. И Тертуллиан, который отрицал подобную точку зрения, невольно вынужден был ее признавать — хотя бы тем, что он всю свою деятельность строил на основе античной культуры.
Климент Александрийский создавал первые христианские гимны. Ефрем Сирин переделывал нехристианские гимны на христианские и создал потом целую поэзию. Возникла христианская философия, которую создали Ориген и Григорий Нисский. Очень рано возникло христианское искусство как своеобразное проявление церковного духа.
Святитель Григорий Нисский
То есть все те аспекты, из которых складывается культура: художественная литература (повести и романы античных времен и Средневековья), метафизика, поэзия, живопись, скульптура, — все было создано, то есть была признана возможность создания христианской культуры сначала на основе античности, а потом уже на основе других культур.
Тем не менее, в XX столетии вопрос этот поднимается вновь и вновь. Потому что нельзя сказать, что Церковь безоговорочно приняла всю языческую культуру. Она принимала с большим выбором, и известный трактат Василия Великого о том, как молодым юношам–христианам пользоваться языческой литературой, показывает, что здесь необходима была определенная избирательность, и отцы Церкви требовали подходить к этому избирательно. Вопрос об этой избирательности был всегда неясен и вызывал часто колебания. То наступал период влияния языческой культуры, то наступал период резкого отмежевания и попытка вообще освободиться от нее. Этот вопрос продолжает стоять и сейчас.