Церкви и всадники
Шрифт:
Подход Э. Панофски был, с одной стороны, более глубок в отношении рефлексии по поводу самой личности и деятельности заказчика; с другой – его выводы о роли Сугерия для развития искусства в целом не заходили так далеко. Внимание исследователя было сосредоточено главным образом на текстах аббата, относящихся к строительству Сен-Дени. Их перевод, снабженный обстоятельным комментарием [24] , во многом облегчил и стимулировал дальнейшую работу исследователей. В сопроводительном эссе [25] его рассуждения о роли аббата как заказчика более глобальны и относятся не столько к техническим аспектам создания произведений, сколько к общекультурной значимости этой личности. В эссе Панофски заметна интуитивно нащупанная специфика фигуры средневекового заказчика-прелата, для описания которой пока не было установленных схем, поэтому автор пользовался ренессансной моделью, показывая ее несовпадение со средневековой ситуацией, и уподоблял Сугерия скорее «архитектору-любителю», чем собственно заказчику-патрону.
24
Abbot Suger on the Abbey Church of Saint-Denis and its Treasures / Ed. E. Panofsky. Princeton, 1979.
25
Abbot Suger on the Abbey Church of Saint-Denis… P. 1–37 (рус. пер.: Панофский Э. Аббат Сюжер и аббатство Сен-Дени // Богословие в культуре Средневековья. Киев, 1992. С. 80–117).
В целом понимание деятельности заказчика, которое было сформировано иконографической парадигмой, имело ту же слабость, что и обусловленное стилистическим подходом: его роль была определена в большей степени императивами метода (в данном случае – делением произведения на смысловую и эстетическую составляющие), чем исследованием собственно специфики заказа, присущей эпохе. В более поздних работах такое безапелляционное приписывание заказчику смысловых формулировок изображения порой выглядит натяжкой [26] , особенно на фоне все чаще звучащей критики самого иконографического метода [27] . Кроме того, разъяснение получала только роль церковного
26
См., например, статью Полы Либер Джерсон, где роль Сугерия обозначена как «иконограф» и ему априори приписывается авторство смысловой концепции главного портала Сен-Дени: Gerson P.L. Suger as Iconographer: The Central Portal of the West Facade of Saint-Denis // Abbot Suger and Saint-Denis. A symposium / Ed. P.L. Gerson. NY, 1987.
27
См., например, статьи Ж. – Кл. Бонна и Д. Арраса в программном сборнике, посвященном переосмыслению толкования средневековых изображений. В обоих случаях в ходе анализа конкретных примеров выясняется, что так называемая декоративная составляющая изображения тоже несет значительную смысловую нагрузку и полнота его значения может быть осмыслена только в неразрывной связи формы и содержания (Bonne J. – Cl. Penser en couleurs; Arasse D. Fonctions et limites de l’iconographie // Les m'ethodes de l’interpr'etation des images / 'Ed. J. – C. Schmitt & A. Von H"ulsen-Esch. G"ottingen, 2002). См. также методологическую статью Ж. Баше о необходимой трансформации иконографического подхода: Baschet J. Inventivit'e et s'erialit'e des images m'edi'evales. Pour une approche iconographique 'elargie // Annales. HSS. P., 1996. T. 51. № 1. P. 93–133 (рус. пер.: Баше Ж. Средневековые изображения и социальная история: новые возможности иконографии / Пер. с франц. И.Г. Галковой // Одиссей. Человек в истории. М., 2005. С. 152–190).
28
Приведем лишь некоторые из появившихся вслед за этим исследований, посвященных Сугерию и Сен-Дени: Rockwell A.F. Glass, Stones & Crown: the Abbot Suger and the Building of St. Denis. Lnd., 1968; Grodecki L. Les vitraux de Saint-Denis: 'etude sur le vitrail au XIIe si`ecle. P., 1976. Vol. 1; Hoffmann K. Sugers Anagogisches Fenster in Saint-Denis // Wallraf-Richartz Jahrbuch. № 30. 1968. P. 55–88; Grant L. Abbot Suger of St. – Denis: church and state in early twelfth-century France. NY, 1998; Abbot Suger and Saint-Denis. A symposium / Ed. P. – L. Gerson. NY, 1987; L’abb'e Suger, le manifeste gothique de Saint-Denis et la pens'ee victorine. Colloque organis'e `a la Foundation Singer-Polignac… / 'Ed. Dominique Poirel // Rencontres M'edi'evales Europ'eennes. Turnout, 2001.
Новый виток рефлексии о заказчике можно связать с глобальным обновлением методологии гуманитарных наук, отмеченным их стремлением к выходу за рамки конкретной дисциплины. Именно в междисциплинарном поле (главным образом – на стыке искусствознания и социальной истории) роль заказчика стала вырисовываться во всей полноте ее социальных и культурных характеристик.
Здесь в первую очередь следует сказать об исследованиях, посвященных не Средневековью, а периодам Кватроченто и высокого Ренессанса в Италии. Они гораздо лучше документированы и с момента появления самой темы заказа произведений искусства были приоритетными для ее изучения. Обилие сведений, не принимаемых во внимание в чисто искусствоведческой перспективе, побудило в последние десятилетия XX – начале XXI в. многих исследователей сместить фокус своего внимания и переориентировать вопросы, адресуемые источникам. Тема заказа, до того звучавшая как яркое дополнение к истории искусства Возрождения, в целой серии фундаментальных работ была раскрыта как сложное явление, связанное с особой структурой итальянского общества и существовавшими в XV–XVI вв. социальными и культурными нормами [29] . Исследователи столкнулись с необходимостью переосмыслить понятие «покровителя искусств» (patron) и особенностей отношений заказчика и мастера. Подоплеку этих отношений во многом объясняет структура общества того времени с его установившейся традицией псевдородственных связей (мастеров и подмастерий, крестных и крестников и т. д. [30] ), где контакт патрона и художника носил характер такого псевдородства и специфика их взаимной привязанности, как и желания от нее избавиться, была более сложной, чем эстетический запрос, с одной стороны, и творческая свобода, с другой. Кроме того, был переосмыслен сам характер деятельности заказчика: его стратегия по созданию тех или иных объектов искусства в целом была расценена как творчество и одновременно как социально значимый факт, связанный не только с сиюминутными предпочтениями заказчика, но и с осмыслением значимости своей семьи и собственной персоны, с сознательным созиданием длительной памяти о себе. Исследовательский импульс к усложнению темы, получавшей кроме искусствоведческого социальное и антропологическое измерения, в данном случае исходил главным образом от искусствоведов. Однако параллельный процесс можно отметить и в русле исторической науки – и здесь большего внимания удостоилось Средневековье (правда, по преимуществу позднее).
29
См. такие исследования, как: Kent F.W., Simons P., Eade J. – K. Patronage, Art and Society in Renaissance Italy. Oxford University Press, 1987; Hollingsworth M. Op. cit.; Burke J. Changing Patrons: Social Identity and the Visual Arts in Renaissance Florence. Pennsylvania State University Press, 2004; Kent D.V. Cosimo dei Medici and the Florentine Renaissance: the patron's oeuvre. Yale University Press, 2000 и др. Из отечественных исследований особо следует отметить замечательную книгу В.П. Головина, посвященную социальной подоплеке искусства раннего Возрождения, где отдельная глава посвящена взаимоотношениям художников и заказчиков: Головин В.П. Мир художника раннего итальянского Возрождения. М., 2003.
30
См. об этом статью: Клапиш-Зубер К. Творческие родословные художников в «Жизнеописаниях» Вазари / Пер. с франц. И.Г. Галковой // Образы прошлого. Сборник памяти А.Я. Гуревича. СПб., 2011. С. 530–543.
Проблематика заказа средневековых церквей (вернее, главным образом самого факта их основания) нашла наиболее глубокое осмысление в русле так называемой культурной истории в немецкой историографии – истории, ориентированной на осмысление не столько событий и личностей, сколько социальных групп, коллективных представлений и миросозерцания, – направления, родственного французской Nouvelle histoire. В рамках этого направления во второй половине XX в. сформировалась специфическая область исследований, где в качестве предмета изучения была выделена культура memoria – запечатленная во множестве форм практика сохранения памяти о мертвых. Основные положения этой области исследований были обозначены и сформулированы Г. Телленбахом, К. Шмидом и другими историками фрайбургской и мюнстерской школ, значительный вклад в разработку исследовательской проблемы внес О.Г. Эксле [31] . Культура memoria нашла свое отражение прежде всего в литургической традиции поминовения усопших; другой важной формой манифестации этой культуры было основание чего-либо (чаще всего монастыря или церкви) во спасение души. Закладывая церковь, человек формировал основу для собственной memoria: создаваемый им микромир должен был пережить его земное существование; само здание (где часто присутствовал один или несколько портретов заказчика и где он нередко завещал упокоить свой прах) было зримым напоминанием о нем и о его заслугах, а регулярная практика поминовения постоянно возобновляла и оживляла эту память в кругу ответственных за нее. Разбирая ключевые моменты, связанные с основанием капеллы семьей Фуггер [32] – исключительно влиятельной, но имевшей незнатное происхождение, – О.Г. Эксле отмечает, что в данном случае создание закрепленной таким образом традиции memoria соотносилось с желанием Фуггеров повысить статус своего рода, примкнуть к аристократии. Мемориальная традиция была напрямую связана с понятием благородства происхождения: человек слыл тем благороднее, чем дальше в глубь веков простиралась память о его предках. Таким образом, факт основания и строительства церкви (то есть собственно деятельность церковного заказчика) был осмыслен как важный предмет изучения для понимания основ средневековой культуры как в ее религиозном, так и в социальном аспекте.
31
Tellenbach G. Der Liber memorialis von Remiremont. Zur kritischen Erforschung und zum Quellenwert liturgischen Gedenkb"ucher // Deutsches Archiv f"ur Erforschung des Mittelalters. 1969. Hft. 25. S. 64–110; Schmid K. Gedenk– und Totenb"ucher als Quellen / Hg. v. K. Schmid. Mittelalterliche Text"uberlieferungen und ihre kritische Aufbearbeitung. M"unchen, 1976; Oexle O.G. Memoria und Memorial"uberlieferung im fr"uheren Mittelalter // Fr"uhmittelalterliche Studien. 1976. Bd. 10. S. 70–95; Idem. Die Gegenwart der Toten // Death in the Middle Ages / Hg. v. H. Braet, W. Verbeke. Lowen, 1983. S. 21–77. Исчерпывающий обзор этой исследовательской традиции представлен в статье: Арнаутова Ю.Е. От memoria к «истории памяти» // Одиссей. Человек в истории. М., 2003. С. 170–198.
32
Эксле О.Г. Аристократия, memoria и культурная память. Несколько замечаний по поводу мемориальной капеллы Фуггеров в Аугсбурге // Эксле О.Г. Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени. М., 2003. С. 38–51.
Еще более пристальное внимание основателям церквей было уделено другим исследователем, М. Боргольте [33] . Он отталкивался от юридического аспекта вопроса: основание церкви или другой институции (монастыря, госпиталя, странноприимного дома, университета и т. д.) было правовым актом, документально фиксируемым и имевшим свою основу в средневековом законодательстве. В этом смысле факт основания давно уже изучался в рамках истории права. М. Боргольте значительно усложнил и расширил трактовку этого явления, указав, что кроме правовой стороны дела огромную значимость имело его религиозное, культурное
33
Borgolte M. Stiftungen des Mittelalters im Spannungsfeld von Herrschaft und Genossenschaft // Memoria in der Gesellschaft des Mittelalters / Hg. v. D. Geuenich, O.G. Oexle. S. 267–285; Idem. Die Stiftungen des Mittelalters in rechts– und sozialhistorischer Sicht // Zeitschrift der Savigny-Stiftung f"ur Rechtsgeschichte. № 105. 1988. S. 71–94; Idem. Petrusnachfolge und Kaiserimitation. Die Grablegen der P"apste, ihre Genese und Traditionsbildung. G"ottingen, 1989; Idem. «Totale Geschichte» des Mittelalters? Das Beispiel der Stiftungen. Berlin, 1993.
Проблематизация основания институций и заказа воплощающих их произведений как «тотального феномена» послужила поводом для множества публикаций [34] , а также систематических обсуждений в рамках научного сообщества. Излюбленным периодом для таких исследований стало позднее европейское Средневековье, хотя в практике других эпох и культур (например, в исламской и иудейской традициях) была выявлена целая сеть параллельных явлений. В 2000 г. М. Боргольте была основана специализированная серия Stiftungsgeschichten в издательстве Akademie, в рамках которой издаются монографии [35] и сборники статей [36] , посвященные основателям и проблематике основания, опубликована сравнительная подборка латинских и византийских источников, освещающих феномен заказа и основания [37] . Многоаспектность темы, по всей видимости, сыграла свою роль в том, что наиболее удачной формой ее осмысления стали междисциплинарные симпозиумы и коллоквиумы, где на рассмотрение выносятся конкретные случаи основания и заказа в разных перспективах их исследования. Обсуждение довольно быстро вышло за рамки немецкой историографии, подобные коллоквиумы в 1990–2000-х гг. проходили в Италии, Франции, Англии, и сборники опубликованных материалов дают представление об этой теме как о сложившемся поле общеевропейской историографии с широким, но более или менее устоявшимся перечнем основных вопросов, выносимых на обсуждение (в числе которых – личность заказчика, его мотивация и созидательная стратегия; изучение произведений, их стилистических и иконографических черт, связываемых с волей заказчика; мемориальные аспекты произведений и практики их бытования; возможность использовать произведения как исторический источник в отношении заказчика; изучение сообщества – семейного, религиозного, профессионального, – связанного с основанием той или иной институции и т. д.) [38] .
34
Schmid K. Stiftungen f"ur das Seelenheil // Ged"achtnis, das Gemeinschaft stiftet. M"unchen, Z"urich, 1985. S. 51–73; Schleif C. Donatio et memoria: Stifter, Stiftungen und Motivationen an Beispielen aus der Lorenzkirche in N"urnberg. M"unchen, 1990; Lusiardi R. Stiftung und st"adtische Gesellschaft. Berlin, 2000; Staub M. Memoria im Dienst von Gemeinwohl und "Offentlichkeit. Stiftungspraxis und kultureller Wandel in N"urnberg um 1500 // Oexle O.G. Memoria als Kultur. G"ottingen, 1995. S. 285–334; Sauer Ch. Fundatio und memoria: Stifter und Klostergr"under im Bild: 1100 bis 1350. G"ottingen, 1993; Schmid W. Stifter und Auftraggeber im sp"atmittelalterlichen K"oln. K"oln, 1994; Treffort C. La m'emoire du duc… P. 249–270.
35
Lusiardi R. Stiftung und st"adtische Gesellschaft. Religi"ose und soziale Aspekte des Stiftungsverhaltens im sp"atmittelalterlichen Stralsund. Berlin, 2000; Scheller B. Memoria an der Zeitenwende. Die Stiftungen Jakob Fuggers des Reichen vor und w"ahrend der Reformation (ca. 1505–1555). Berlin, 2004.
36
Stiftungen und Stiftungswirklichkeit / Hg. v. M. Borgolte. Berlin, 2000; Stiftungen in Christentum, Judentum und Islam vor der Moderne / Hg. v. M. Borgolte. Berlin, 2005; Islamische Stiftungen zwischen juristischer Norm und sozialer Praxis / Hg. v. A. Meier, J. Pahlitzsch, L. Reinfandt. Berlin, 2005.
37
Stiftung und Staat im Mittelalter. Eine byzantinisch-lateineurop"aische Quellenanthologie in komparatistischer Perspektive / Hg. v. T. Geelhaar, J. Thomas. Berlin, 2011.
38
Отметим лишь несколько таких коллоквиумов, проходивших в последние годы в разных странах, по итогам которых были изданы сборники материалов: F"ur irdischen Ruhm und himmlischen Lohn: Stifter und Auftraggeber in der mittelalterlichen Kunst / Hg. v. H. – R. Meier. Berlin, 1995; Settimane di studio del Centro Italiano di Studi sull’ arto Medioevo. Commitenti e produzione artistico-letteraria nell’ alto medioevo occidentale: 4–10 aprile 1991. Spoleto, 1992; на двух коллоквиумах, организованных Парижским университетом, акцентировалась традиционная искусствоведческая проблематика отношений художника и заказчика, которая, однако, была трактована в более сложной социально-культурной перспективе: L’artiste et le commanditaire aux derniers si`ecles du Moyen ^age (XIII–XIV si`ecles) / 'Ed. Fabienne Joubert. P., 2001. P. 271–288; L’Artiste et le Clerc. Commandes artistiques des grands eccl'esiastiques `a la fin du Moyen ^Age (XIVe – XVIe si`ecle) / 'Ed. Fabienne Joubert. P., 2006; значительный интерес представляет недавняя попытка комплексного пересмотра фигуры Сугерия и его роли – как аббата, реформатора, политика и заказчика: Suger en question / 'Ed. R. Grosse. P., M"unchen, 2004.
Таким образом, возникнув как вспомогательный вопрос искусствознания, разговор о заказчике в полной мере обрел самостоятельную значимость и в последнее время сделался комплексной темой, изучение которой объединяет исследователей разной специальности. Традиционно большая часть внимания в изучении феномена основания и заказа уделяется роли заказчика в создании произведения искусства. Однако здесь трудно говорить о существовании определенного исследовательского поля с устоявшейся проблематикой и терминологией: рамки темы и сам ее предмет сильно варьируются в зависимости от целей конкретного исследования.
Терминологическая проблема
Одна из сложностей темы заключается уже в выборе того, каким термином следует обозначить предмет ее изучения. В рамках самой средневековой культуры роль инициаторов создания церквей не была осмыслена так, чтобы в ней выработался свой комплекс понятий, отвечающий всем аспектам явления (средневековым терминам и причинам их многообразия будет уделено отдельное внимание в первой части работы). Поэтому в исследованиях выбор термина нередко задавал и ту интерпретационную перспективу, в которой разворачивалось его изучение. Отдельной трудностью следует признать также то, что в каждом из основных европейских языков сложился свой комплекс терминов, отвечающий национальной исследовательской традиции, и их не во всем можно соотнести.
Самое ходовое понятие для обозначения находящейся в центре внимания персоны – заказчик (commanditaire (фр.), Auftraggeber (нем.)) – характерно для искусствоведческого ракурса и изначально соотносилось скорее с современной исследователям ситуацией создания произведения искусства на заказ, где отношения автора и заказчика имели в основе своей деловой экономический характер. С появлением рефлексии о фигуре средневекового заказчика термин стал требовать оговорок (так как инициатор строительства церкви все чаще представал не отстраненной персоной, а своего рода соавтором). Другой недостаток этого термина в том, что подразумеваемая им роль охватывает только создание церковной постройки как материального объекта и произведения искусства. Другие аспекты деятельности инициатора строительства (его поведение как субъекта права, его религиозные и нравственные установки и формы их реализации, его роль в создании памяти о себе лично и о своей семье, его отношение к созидаемому микросоциуму и т. д.) не находят в нем отражения. Термин тем не менее широко используется в современной историографии (больше всего во французской, где проблематика заказа как такового – не только объектов искусства, но и надписей, и литературных произведений – является устойчивой темой для обсуждения [39] ).
39
См., например, материалы коллоквиума: Auctor et auctoritas: invention et conformisme dans l''ecriture m'edi'evale, actes du colloque de Saint-uentin-en-Yvelines (14–16 juin 1999) / 'Ed. Michel Zimmermann. P., 2001.
Еще один вариант – использование терминологии, сложившейся в рамках других культур (patron of arts (англ.), m'ec`ene (m'ec'enat) (фр.)). Первый термин восходит к обсуждавшейся выше ренессансной модели заказа, второй – к Античности (то есть к имени известного покровителя поэтов времен императора Августа Гаю Цильнию Меценату). Приложение данных понятий к средневековым реалиям проблематично в первую очередь потому, что исторически их значение связано не столько с нацеленностью на созидание чего-либо, сколько с поддержкой и покровительством, оказываемым творческой личности. Э. Панофски термин patron очень мешал еще и из-за подразумеваемой им отстраненности инициатора от творческого процесса, контрастировавшей с разбиравшимся случаем Сугерия; тем не менее лучшего варианта у исследователя не нашлось. Вообще в англоязычной историографии не выработался термин, которым бы – пусть с условностями и натяжками – можно было обозначить роль заказчика как созидателя. Термин patron в англоязычных исследованиях по-прежнему остается ведущим для обсуждения ситуации средневекового заказа и на современном этапе ее изучения – с учетом вышеозначенных аспектов – требует от исследователей весьма обстоятельных оговорок о несоответствии его традиционного смысла изучаемому феномену. Понятие же m'ec`ene в еще большей мере нагружено ассоциативными смыслами (во-первых, отсылкой к личности Мецената как покровителя, во-вторых, его привязкой к благотворительной деятельности в современном понимании), и его применение для описания средневековой ситуации требует значительного абстрагирования от них [40] .
40
Термин встречается довольно редко; тем не менее можно отметить его использование автором труда по средневековой эстетике Э. де Брюйном (Bruyne E. de. 'Etudes d’esth'etique m'edi'evale. T. 2. L’'epoque romane. Brugues, 1946. P. 407) и – среди относительно недавних исследований – в работе М. – Т. Камю о романской скульптуре Пуату (Camus M. – Th. Sculpture romane du Poitou. Les grands chantiers du XIe si`ecle. P., 1992. P. 225–228). Стоит оговориться тем не менее, что в обоих приведенных случаях тема заказа находится не в центре внимания авторов.