"Цесариус" обреченный...
Шрифт:
— Мы выполняли приказ!
— Убирайтесь. — Вяло отмахнулся и побрел наверх.
Суета, уговоры, приказы — все уже не к чему. Теперь тишины, пусть тихо будет. Сесть в мягкое, кулаки на стол, уткнуться в них подбородком, смотреть на воду, и все, больше ничего не надо.
Так и сделал. Но возле черты уже собираются, выстраивается очередь, справа зашелестел бумагами учетчик, слева бу-бу-бу…
Картограф поднял глаза.
— …да, месье Константин, и не смотрите так… я и сам их понимаю! Склады почти пустые. Ну что я дам? Дал сыр, кипятка с сухарями, и эти, как их… а они кричат: "Сыр кислый:
— Не давать, — еле слышно сказал Константин.
— Что не давать?
— Сыр.
— А что остается? Им и вода не вода! Гнилая, говорят, химия, яд, про сульфаты какие-то рассказывают…
— И воду не давать.
— Так, а что ж им тогда?..
— Ничего.
— Как это? Возмущаться станут, и…
— Станут возмущаться — дадим. У вас все? Тогда свободны. Кто там? Подходите…
Константин повернулся к учетчику.
— Меняем курс. Приказ рулевому: Восемь румбов вправо.
— Как это? И куда же мы приплывем?.. месье Константин.
Картограф похлопал себя по карман.
— Не видели мою трубку?
— Там ведь и мелких островов нет…
— Чертова трубка… потерялась.
— Месье, куда мы плывем?
— У Вас были сигары, я помню.
Учетчик достал из кармана пачку сигарет, протянул картографу:
— Все, что есть.
Константин закурил, и тихо, безразличной интонацией:
— У нас день, если повезет — три. Дойдем до "холодного" течения, пересядем на плоты; через месяц-полтора вынесет на торговый путь. Авось не проскочим, авось подберут.
— Вы уже прикинули? Неужели без вариантов?
Константин опустил голову на руки, потерся лбом о костяшки пальцев, сказал:
— Шлюпок нет. Через час помощники старших, чтобы были у меня. Будем вскрывать пол на четвертом ярусе — доски нужны — плоты делать… Штук десять, может, больше… Не надо, не делайте так с лицом: на вас смотрят. Еще, в тридцатый отправьте добровольцев, там сигнальные ракеты. Надо достать.
От очереди отделился человек, подошел к столу, представился:
— Джозаф Гальский — второй помощник старшего угловика.
— Угу… Давно о вас не слышал. Хотите кого-то поставить в угол?
— Я вычисляю допустимый угол изгиба центральных мачт, при замене легких и тяжелых парусов.
— А… И что у вас? Ртутный угломер потеряли? — улыбаясь сказал картограф. — Доберемся до порта — купим новый.
— У нас такого не было, — сурово прозвучало в ответ. — Я вот по какому делу… Отдел прогнозируемой статистики требуют данные по трем шкаликам, а у нас и на один нет… Середина месяца — извините! И если разобраться — это они в нашем подчинении. Пусть они дают отчет по плановой симметрии, у самих метражная перспектива хромает; я возмущался — пока в себе, но хватит! Или решайте вопрос, или сейчас здесь будут все! Матросы меня не поняли, но крайне возмущены ситуацией и готовы поддержать! Сейчас начнется!..
— Не нагнетайте… тут хватает паникеров… Приплывем, разберемся…
— Ах так! У вас неприятности — я иду за матросами!.. — Гневно сверкнул глазами, уже разворачивался, но…
Константин меняясь в лице:
— Стоять!!! Ты ж гляди, насобачились зубы заговаривать! У меня на тебя семнадцать доносов! — Хлопнул ладонью по стопке папок. — Давно следим за тобой, и вижу не зря! Ты куда ртутные угломеры дел?! Продал? А? Что молчишь?..
Ушел. По бледному лицу и вспученным глазам, можно догадаться: слова картографа произвели на Гальского нужное впечатление.
— Какие еще ртутные угломеры? — не понял учетчик.
— Скажи лучше, какие еще шкалики?
— Это как раз я могу объяснить.
Константин иронично улыбнулся: — Не надо. Ну что там, подходите…
— Месье Константин, со следующей недели надо повысить заработную плату узловикам, потому что…
— Конечно-конечно!..
— У лаборантов отдела метеорологии расхождение в оценке расчетных констант, разбились на два лагеря — ругаются. Если можно, со следующего года…
— Всенепременно!
— А премия, работникам музея будет?
— Еще спрашиваете!..
— На прошлое построение, первыми пришли хранители ключей запасного корабельного архива, а их даже не отметили…
— Всем, всем грамоты. Приказ уже отдан.
— Из сорокового надо вынести краску. Во вторник надо менять в названии определитель. Боюсь, к тому времени сороковой сгорит, возникнет погибельная неразрешимость…
6
— И что?
— Ничего. Ничего интересного. Корабельные архивы, два месяца плавания и уже двадцать три тонны макулатуры, вы можете представить?..
Смотритель музея улыбаясь поморщился:
— Константин, тут, в нашем кругу, иногда обсуждают ваши суждения, некоторые поступки, и… скажу откровенно: Вас не любят. Я и сам поругивал за глаза, каюсь. Не важно, что я думал на самом деле. Тут особый мир, мир единомыслия и братского радушия. Субъективное мнение — материя, которой порядочный гражданин обязан пренебречь. Во имя общей цели — разумеется. Активная среда создает направление — поток; я часть его — такой мой добровольный выбор. И не потому, что по течению легче — отнюдь! впрочем и поэтому тоже. Вот вы упомянули корабельный архив, и тут же присовокупили оскорбительное: "макулатура"… Не смейтесь, не смешно… Тут мы с вами расходимся!.. Спасти архив — наш долг. Даже, если не для всех найдется место на плотах. Кем-то из команды придется жертвовать…
— Может, Вами?
— Есть градация… Но если очередь дойдет до меня, что ж, я готов!…
Картограф рассмеялся.
— Браво. Пока из десяти плотов — готово только пять. У меня большие планы на Вашу жертвенность.
— Вы бываете серьезным? — упрекнул смотритель. — Не верите словам высоким, отрицаете врожденное благородство, допустим: есть с чем спорить, но подвиги, что железом отлились в прессованные ромбы, овалы, грозные каленые трезубцы. Вас не трогают жесты, что переживут века. Я помню, ликование тысяч в час отплытия, когда глава совета кампании снял с груди рубиновый шестигранник и подцепил к флагу корабля. И как вы испохабили все мое внутреннее торжество, своим скучающим взглядом. За Вас было так стыдно. Я много думал. Вердикт ночных измышлений: Ваш нигилизм — всего лишь внутреннее банкротство.