Цезарь (др. перевод)
Шрифт:
Лукулл представил на суде служанок, которые сообщили, что Клодий имел любовную связь со своей сестрой, то есть с женой Лукулла.
Клодий же постоянно отрицал основной факт, утверждая, что в день праздника в честь Доброй Богини он был далеко от Рима, как тут Цицерон, поднявшись, уличил его во лжи и заявил, что накануне события он приходил к нему, Цицерону, домой для обсуждения какого-то дела.
Это была тяжкая улика. Клодий не ожидал этого; в самом деле, со стороны друга и человека, который ухаживал за его сестрой, поступок был вероломный. Впрочем, послушаем, что сам Цицерон говорит о процессе; он вмещает в свой рассказ всю ненависть человека, чья совесть не вполне чиста. Вот что он говорит о судьях. – Имейте в виду, что судьями
«Ни в одном притоне не увидишь подобного сборища: запятнанные сенаторы, обнищавшие всадники, опутанные долгами трибуны – хранители казны, гребущие из нее деньги, и среди всего этого – несколько честных людей, которых не смогли отозвать, и которые сидели с мрачным взглядом, с трауром в душе и с румянцем на лице». [34]
И, тем не менее, высокое собрание было настроено как нельзя хуже по отношению к обвиняемому. Не было никого, кто не счел бы Клодия заранее приговоренным.
34
Здесь мы приводим вам пример того, каким образом Дюма использует документы. Начиная с этого места и до середины XXV главы он цитирует или комментирует письмо Цицерона к Аттику (К Аттику, I, 16 = C.U.F. XXII) от 15 марта 61 года. Здесь, цитата из I, 16, 3.
Когда Цицерон завершал свое выступление, друзья Клодия, возмущенные этим, как они считали, предательством, разразились криками и даже угрозами. Но тогда сенаторы встали, окружили Цицерона и указали пальцем себе на горло в знак того, что они будут защищать его даже ценой своей жизни. Но этим людям, указавшим пальцем себе на горло, Красс указал пальцем на свой кошелек.
«О музы, – восклицает Цицерон, – поведайте, как пал этот пламень! Вы знаете Лысого, мой дорогой Аттик (Лысый – это Красс), вы знаете того лысого из наследников Нанния, который расточал мне панегирики и который некогда произнес в мою честь речь, о которой я вам уже рассказывал? Так вот, этот человек обстряпал все дело в два дня при помощи одного раба, презренного раба из школы гладиаторов; он посулил, похлопотал, переплатил, и – о низость! – к своим деньгам он присовокупил еще красивых девушек и молоденьких мальчиков… [35] »
35
I, 16, 5. Текст начинается цитатой из Гомера, Илиада, XVI, 112–113.
Заметьте, что я еще смягчаю. Знайте только, что те судьи, которые позволили подкупить себя только деньгами, снискали себе репутацию честных людей.
Когда же они потребовали охрану, чтобы вернуться домой:
– Эй! – крикнул им Катул, – вы что, боитесь, что у вас отнимут деньги, которые вы получили?
Цезарь, вызванный в суд свидетельствовать против Клодия, сказал, что у него нет никаких улик.
– Но, – крикнул ему Цицерон, – ведь ты развелся со своей женой!
– Я развелся со своей женой, – ответил Цезарь, – вовсе не потому, что считаю ее виновной, а потому, что жена Цезаря должна быть вне подозрений!
Стоит ли говорить, что Клодий был оправдан.
Посмотрим, каковы же были последствия этого оправдания.
Глава 25
На площади собраний произошло великое волнение.
Клодий, который в случае обвинительного заключения был бы обречен на изгнание, после оправдания стал гораздо сильнее, чем он был до суда. Его оправдание стало триумфом. Двадцать пять судей держались достойно и, хотя им угрожала опасность, вынесли обвинительный приговор.
«Но тридцать один, говорит Цицерон, больше убоялись голода, чем позора,
Так движение консерваторов, начавшееся с консулатом Цицерона и задушенное с заговором Катилины, с оправданием Клодия было полностью остановлено, а партия демагогов, представленная неверным аристократии Помпеем, верным народу Цезарем и верным Цезарю Крассом, окончательно взяло верх; и так Рим, счастливый родиться при консулате Цицерона, – o fortunatam natam me consule, Romam! – этот Рим вернулся к тому же положению, в каком его оставил Катилина, когда он, встретив на своем пути Цицерона, был вынужден покинуть отечество.
36
I, 16, 5.
Воспоминание о той первой победе воодушевило Цицерона и внушило ему отвагу, которая вообще-то не была ему свойственна.
В майские иды сенат собрался на заседание, и, когда настал его черед говорить:
– Отцы-сенаторы, – сказал он, получив эту рану, вы не должны ни падать духом, ни проявлять слабость; не стоит ни отрицать нанесенный удар, ни преувеличивать серьезность раны; было бы глупостью задремать, но было бы малодушием испугаться. Уже дважды мы видели, как был оправдан Лентул, дважды видели, как был оправдан Катилина; что ж, это лишь еще один, кого продажные судьи выпустили на государство.
Затем он повернулся к Клодию, который, как сенатор, присутствовал на заседании и пренебрежительно посмеивался над этим выпадом Цицерона:
– Ты ошибаешься, Клодий, – воскликнул он, если думаешь, что твои судьи вернули тебе свободу. Неверно! они заточили тебя в Риме, как в тюрьме; они не уберегли тебя как гражданина, но лишили тебя свободы удалиться в изгнание. – Воспряньте же духом, отцы-сенаторы, сохраняйте ваше достоинство; честных людей по-прежнему объединяет любовь к Республике. [37]
37
I, 16, 9.
– Ну что ж, честный человек, – крикнул ему Клодий, – доставь нам удовольствие, расскажи, что ты делал в Байях?
Напомним, что Байи были своего рода лупанарием Италии. Мужчина, появлявшийся в Байях, возбуждал подозрения; репутация женщины, которую видели в Байях, была погублена.
Говорили, что Цицерон ездил в Байи на свидания с сестрой Клодия.
– Байи? – отозвался Цицерон. – Во-первых, я никогда не был в Байях; а во-вторых, разве запрещено появляться в Байях, и разве зазорно отправиться в Байи на воды?
– Вот как! – ответил Клодий, а разве у арпинских крестьян есть что-нибудь общее с этими водами?
– А ты спроси у твоего патрона, – ответил Цицерон, – почему его так тянуло к водам Арпина.
Под патроном имелся в виду Цезарь; но чем были так хороши воды Арпина? Этого мы не знаем.
Это высказывание неясно для нас, и мы никогда не слышали, чтобы какой-либо комментатор его объяснил; но, по-видимому, оно было оскорбительно, поскольку Клодий вышел из себя.
– Отцы-сенаторы, – вскричал он, – доколе мы будем терпеть среди нас этого царя? [38]
38
I, 16, 10. Неверная интерпретация слова patronus, переведенного здесь как «патрон», хотя на самом деле это «адвокат», действительно делает фразу непонятной. Курион, адвокат Клодия, купил в Арпине виллу, которая прежде принадлежала Марию, и где имелись частные купальни. И Марий, и Цицерон были родом из Арпина.