Цезать, тёща, Артемида и Роза
Шрифт:
И Степан молниеносным мановением руки достоверно продемонстрировал, как он проделал этот феноменальный трюк бывалого змеелова. У меня возникла невольная мысль: какое же это счастье, что не моя голова оказалась между пятернёю гиганта и жесткой цементной дорожкой.
– Гляжу, а перед моим носом нахально торчит хвост соглядатая агрессора и метрономом мотыляется туда-сюда, туда-сюда, – и глаза Степана, как на старинных ходиках, задвигались вправо-влево, вправо-влево. – Вспомнил я, как за молодёжную сборную «Буревестника» молот метал. Схватил негодяя правой рукой за хвост и давай его раскручивать! Ну, точно, как опытный продюсер
– Но ведь вполне вероятно, что и в собачей среде тоже встречаются геи, – пряча улыбку, высказал я курьёзную гипотезу.
– Вообще-то, об этом я как-то и не подумал, – озадаченно почесал макушку мой эксцентричный приятель. – А знаешь, я бы и не удивился этому! Какая-то странная и подозрительная дружба была у этих недоделанных псов.
– У нас на фабрике работает Петя Бойко – опытный кинолог. Я у него на досуге проконсультируюсь по этому вопросу, – пообещал я другу.
– Каким бы хорошим знатоком кино не был твой Петя, навряд ли он тебе в этом деле поможет, – с сомнением мотнул головой гигант. – Мне кажется, что даже самая безнравственная администрация приватных кинотеатров такую аморальную дрянь показывать бы постеснялась. Ну, разве что её демонстрировали в каких-то самых грязных и извращённых подпольных порнопритонах.
– И всё же мне жаль бедного пёсика, – с огорчением вздохнул я. – Самоотверженно бросился спасать друга из беды, но был безжалостно выброшен на задворки истории.
– А если б тебе вот так подло и коварно ногу прокусили?! Я бы тогда посмотрел, куда б подевалось твоё слёзоточивое сострадание и жалостливое сюсюканье! – иронично скривил губы Степан. – Зато этот бестолковый пёс, неожиданно для себя, испытал блаженное, неизгладимое из памяти чувство свободного парения!
– Но ведь несчастный кобель лишился своего хвоста! А без хвоста даже птицы – и те летать не в состоянии! – вывел меня из равновесия откровенный цинизм исполина.
– Но ведь игра стоила свеч! – пылко отреагировал мой эмоциональный спутник. – Главное – это душевный, одухотворенный порыв, а также стремление к прекрасному и неизведанному! Быть может, лишь один раз в жизни привязанному к Земле существу и выпадает шанс ощутить божественную лёгкость свободного полёта! Вспомни хотя бы Белку и Стрелку! Они ведь рискнули жизнью ради уникальной возможности испытать сладостный восторг небесной невесомости!
– Да кто их, горемычных, спрашивал?!! – категорично не согласился я с такой постановкой вопроса. – Поймали на улице двух бездомных дворняжек, засунули в пустую бочку из-под пива и без всякого предварительного предупреждения запустили их в космос!
– Э-э-э, нет! В этом изумительном мире ничто и никогда не свершается случайно, – философски подметил Степан. – Всё естественно и закономерно. Судьба избирает для великих свершений только тех, кто в душе готов и к риску, и к подвигу, и к самопожертвованию.
– Мне кажется, что твой невольный воздухоплаватель, запущенный через соседский забор, меньше иных был готов к таким великим и эпохальным подвигам! А
– Ну, всего, конечно, не предвидишь и не предусмотришь, – невольно смутился гигант. – Тем не менее, Блюхеру тогда неимоверно повезло не только с благополучным полётом, но и с достаточно мягкой посадкой. И надо же было Савельичу как раз высунуться из-за забора, чтоб поинтересоваться, а что это за странный переполох твориться во владеньях его почтенной соседки! А его любимец как раз летел на незапланированную стыковку лапами вперёд, выпустив свои отточенные тренировками коготочки.
Как-то, ещё при моём первом приезде в Каховку, Борис Савельич мимоходом сурово заявил, что шрамы украшают настоящего мужчину. В тот знаменательный день когти Блюхера и крыжовник прибавили ему столько красоты, как две швейцарских клиники пластической хирургии вместе взятые.
– Какой ещё крыжовник? – совершенно обалдел я.
– Колированный. Ягоды – размером с твои «беньки», которые ты на меня сейчас так удивлённо вылупил, – проинформировал меня Степан. – Сбитый своим питомцем, Савельич упал задом прямо в разросшийся куст крупноплодного колированного крыжовника. А я ведь ещё за год до этого инцидента предупреждал его:
– Борис Савельич! Крыжовник надо омолаживать, обрезать омертвелые и засохшие побеги, а не то куст загустеет и выродится.
Но, к величайшему сожалению, у отставного майора до этой садоводческой операции, по-видимому, руки так и не дошли. И не удивительно, что, при первой же представившейся возможности, крыжовник отреагировал на такую черствость своего хозяина чрезвычайно остро.
Ох, если бы ты только слышал, какие отборные «Вопли Водоплясова» огласили ближайшие каховские окрестности! До этого я даже представить себе не мог, что русский язык имеет такой богатющий запас ненормативных, матерных выражений. Говорят, что я бы ещё более обогатил мои познания в изящной словесности, если б присутствовал в медпункте, где фельдшер из майорской задницы и спины пинцетом одну за другою колючки выдёргивал. Медики истратили на обработку боевых ран бравого офицера почти ведро зелёнки, так что он изумительно стал похож на зелёненький нежинский огурчик.
И причиной всех этих несчастий, по словам моей бывшей тёщи, оказался я – её глупый, безмозглый и непутёвый зятёк. Особенно её взбесило то, что ближайшие соседи, узнав о происшествии, на радостях сбросились и купили мне в подарок вот этот шикарный кожаный ремень. Есть в Каховке искусный местный умелец, чьи пояса буквально идут нарасхват.
Степан задрал куртку и с гордостью показал широкий чёрный кожаный ремень с двумя рядами блестящих заклёпок и чеканенной пряжкой в виде распростёршего крылья двуглавого орла.
– Во-о-о!!! Сколько лет ношу, а он как новенький! Двадцать пять баксов стоит! – упиваясь своей персоной, оповестил меня гигант. – Тёща аж зубами скрежетала, как узнала о подарке её здешних «доброжелателей»! Однако тягостнее всего Макаровна переживала потерю своей чести.
– Какой ещё чести? – надрывно простонал я, чувствуя, что Степан совершенно добил меня очередным заковыристым поворотом своего повествования.
– Объясни мне, Стёпа, какое отношение может иметь собака к утрате чести своей любимой хозяйки? – кое-как приходя в себя, раздражённо поинтересовался я у гиганта.