Ча-ча-ча
Шрифт:
Я села рядом с ней на софу и, как примерная дочь, дождалась конца передачи. Когда это случилось, мама повернулась и посмотрела на меня.
— Элисон, похоже, ты похудела, — сказала она и потянулась за сигаретой.
— Я действительно похудела, мама. Я всегда была худой.
— Нет, это из-за работы горничной. Когда я услышала об этом, у меня чуть не случился сердечный приступ. Представляешь? Мать узнает, что ее дочь драила чужие туалеты! Твой отец бы просто умер.
— Он уже умер.
— Не остри.
— Мне жаль, что ты узнала
— Кто узнал об этом по радио? Я услышала об этом от Эдит Эйзнер в клубе. Подумать только, от Эдит Эйзнер. Думаешь, ее дочь это нечто особенное? Она стюардесса, прости, Господи. Горничная с крыльями — вот, что это такое.
— Да, ну тогда мне жаль, что ты узнала об этом от Эдит Эйзнер. Но я стала горничной, потому что мне были нужны деньги. Ты можешь понять, что такое страх потерять дом и не иметь дома, куда пойти?
— Дома, в который пойти.
— Правильно.
— Элисон, почему ты не попросила меня о помощи? У меня есть небольшие сбережения. Конечно, это не очень крупная сумма, и мне в моем возрасте следует соблюдать осторожность, чтобы не выйти за рамки.
— Поэтому я и не стала просить тебя о помощи. — Поэтому и еще потому, что впервые в жизни мне хотелось оторваться от тебя и почувствовать себя свободной.
— О, уже седьмой час, — сказала мама, взглянув на часы. — У нас заказан столик на половину седьмого.
— Мы обедаем не дома? Я думала, что ты захочешь поговорить обо всем этом без свидетелей.
— Мы будем без свидетелей. Мы идем в клуб. Сегодня вечер «Омаров штата Мэн» и я еще не пропустила ни одного из них за последние тридцать лет.
Мы отправились в Грасси Глен на моей машине. Это была мучительная десятиминутная поездка, в течение которой мама упрекала меня за то, что я обесчестила память отца не только тем, что работала прислугой после того неимоверного труда, который он вложил в свой матрасный бизнес, чтобы я могла иметь собственную прислугу, но и тем, что работала на такого человека, как Мелани Молоуни, которую мама охарактеризовала как «мусор». Похоже, моя мать довольно неравнодушно относилась как к Мелани, так и к Элистеру Даунзу. Я ни разу не видела у нее столь сильного взрыва чувств.
— Женщина, которая едва не разрушила жизнь такого важного человека, как Элистер Даунз, заслуживает того зла, которое с ней произошло, — сказала она.
Мы подъехали к увитому плющом кирпичному фасаду здания клуба. Раньше оно было зданием суда, а потом стало реабилитационной клиникой для тех, кто злоупотреблял своим богатством. Мужчина, обслуживающий парковку, подошел к машине со стороны моей мамы, открыл ей дверцу и сказал:
— Добрый вечер, миссис Ваксман. Как вы себя сегодня чувствуете?
Когда мы вошли в огромный обеденный зал с тяжелыми шелковыми занавесками и хрустальными люстрами, к нам деланно плавной походкой подплыл темноволосый мужчина в смокинге и поцеловал маме руку, которую та заранее протянула, подыгрывая
— Как прекрасно снова видеть вас, миссис Ваксман, — сказал он. — Сегодня вечером вы выглядите превосходно.
— Ты тоже неплохо выглядишь, Марвин, — ответила моя мама без тени улыбки. После этого она прищурила глаза и начала оглядывать зал в поисках знакомых.
— С вами ваша прелестная дочь, — добавил Марвин.
— Да, Марвин, — просияла мама. С ней это редко случалось.
— Сюда, леди, — сказал Марвин и повел нас к столу напротив большого окна, из которого, когда не было темно, виднелось поле для гольфа, спроектированное архитектором Джеком Никлаусом.
Пока мы шли по этой столовой размером с зал для танцев, я поразилась огромному количеству, пустующих столиков. Этот клуб едва ли можно было назвать переполненным.
— А где все? — спросила я маму. — Я думала, что вечер омаров — самый популярный вечер на этой неделе.
— Это все экономический спад, — ответила она. — Представляешь, некоторые члены не могут платить ежегодный взнос в семьсот пятьдесят долларов и вынуждены покинуть клуб.
О, это я могла представить себе очень отчетливо.
Марвин усадил нас за наш столик и положил нам на колени белые выглаженные салфетки.
— Вам принести ваш любимый коктейль, миссис Ваксман? Дюбонне Руж [51] с одним кубиком льда и ломтиком лимона?
51
Красное французское вино.
— Это было бы замечательно, Марвин, — ответила мама, закуривая свой «Винстон».
— А ваша прекрасная дочь? Она будет коктейль? — спросил Марвин, глядя на меня.
— Я выпью стакан белого вина, — сказала я. Но потом вспомнила наш первый ужин с Кулли на «Марлоу» и улыбнулась. — Или нет, Марвин, лучше принесите мне рома «Маунт Гэй» с тоником.
— Что? — воскликнула мама с испуганным видом.
Марвин тоже выглядел несколько испуганным, но он принял заказ, поклонился и ушел.
Мне бы хотелось, чтобы Кулли увидел это место, подумала я. Может быть, когда все утрясется и мы узнаем друг друга получше, я познакомлю его с мамой. А с другой стороны, Может быть, и нет.
— Теперь расскажи мне о расследовании этого убийства, — сказала мама, разглядывая не меня, а обедающих, многие из которых махали ей рукой и посылали воздушные поцелуи.
Я поведала, как начала работать на Мелани, как обнаружила в кабинете ее тело и что у меня не было алиби на ночь убийства. Вначале моя мама, как и Бетани Даунз, крайне заинтересовалась, видела ли я рукопись книги об Элистере Даунзе во время работы в доме Мелани. Но потом, когда я объяснила ей, что понятия не имею, что именно написано в этой книге, она поинтересовалась, где я была в ночь убийства и почему у меня нет алиби.