Чагин
Шрифт:
Сквозь немытые стёкла телефонной будки Чагин видит, как дружно двигаются машины на зеленый свет. Он слушает короткие гудки, и ритм гудков совпадает с ударами его сердца. Дважды выходит из будки, уступая место другим, пока Николай Петрович наконец не откликается.
– Я тут дал согласие на внедрение… – начал было Чагин.
– Помню, – перебил его Николай Петрович. – Давайте обсудим это при личной встрече.
Исидор помолчал.
– Я хотел узнать, с какой целью меня внедряют.
– Хороший вопрос. Главное – своевременный.
Чагин хотел еще что-то спросить, но Николай Петрович строго сказал:
– Встретимся
– Где? – спросил Исидор.
– Мы вас сами найдем, – ответил Николай Петрович и повесил трубку.
Через три дня, выходя из университета на набережную, Чагин увидел обоих библиотекарей. Поздоровавшись, они поздравили его с принятием в штат университета. Исидор хотел было спросить, откуда им это известно, но Николай Петрович с улыбкой показал на телефонную будку:
– Из нее звонили?
Исидор кивнул. Такая проницательность его уже не удивляла.
На этот раз они не поехали в «Европейскую». Чагину была предложена прогулка. Когда Исидор повторил свой вопрос о цели внедрения, Николай Иванович неожиданно взорвался:
– Только не надо строить из себя целку! Вы что, в самом деле ничего не понимаете? Не понимаете, что у библиотек много врагов?
Он посмотрел на Чагина злым продолжительным взглядом и вдруг спросил:
– «Илиаду» Гомера – читали?
Опешив, Исидор ответил, что не читал. Николай Иванович закатил глаза как человек, который мог вынести многое, но не это. Николай Петрович похлопал тезку по плечу. Затем обернулся к Исидору:
– Прежде всего я хотел бы попросить вас ничего не обсуждать по телефону. Телефон – это для экстренных случаев.
– А какие могут быть экстренные случаи? – спросил Чагин.
– Да в том-то и дело, что никаких.
Николай Петрович объяснил, что Исидора просят посещать заседания совершенно безвредного Шлимановского кружка, где речь идет преимущественно о Трое и о том, кто ее раскопал. В целом у Николаев была информация об этих заседаниях, но, пользуясь удивительным даром Чагина, они хотели бы обладать исчерпывающей информацией. Только и всего.
Подойдя к сфинксам, они спустились по лестнице к Неве. Когтистые лапы сфинксов рождали у Исидора неприятные ассоциации. Он спросил:
– Если этот кружок безвредный, тогда зачем за ним следить?
– А чтобы не стал вредным, – сказал Николай Иванович уже спокойно.
Николай Петрович положил Чагину руку на плечо:
– А то ведь, знаете, как бывает: доброкачественная опухоль превращается в злокачественную.
Вверх по течению Невы шел прогулочный катер. Разрезая воду, поднимал такую волну, что было неясно, как вообще он держится на поверхности. Эту картинку автор Дневника также не оставляет без толкования. Он пишет, что чувствовал себя таким же суденышком: его тоже захлестывали волны. Двигаясь за пенным следом катера, взгляд Чагина столкнулся со взглядом Медного всадника. За несколько прошедших дней он уже привык считать его земляком.
– Вы можете загадать желание, – сказал Николай Иванович. – Стоите между двумя, как говорится, Николаями.
Николай Петрович достал из кармана ключи.
– Я знаю, какое желание вы загадали. Так вот, оно уже исполнилось.
Николаи загадочно перемигнулись и немедленно превратились в сфинксов.
Сфинкс Николай Петрович:
– Как
Сфинкс Николай Иванович:
– Два шага от Невского.
Он произнес это как-то даже обиженно. Чагин молчал. Николай Петрович надел кольцо брелока на палец, и ключи начали тихое вращение. Раскрутив ключи до нужной скорости, Николай Петрович пропел:
– Послушайте, Исидор Пантелеевич. Мы ценим свободный выбор человека. Не хотите помогать библиотеке – мы прямо сейчас и расстанемся. Была без радостей любовь, разлука будет без печали…
– Мы найдем, кому вручить эти ключи. – Взгляд Николая Ивановича опять стал злым. – Короче, вы хотите нам помогать?
– Или вы не хотите нам помогать? – эхом отозвался Николай Петрович.
Исидору казалось, что ключи готовы были сорваться с его пальца и навеки кануть в Неву. А с ними – та ленинградская жизнь, которая его так манила.
– Хочу, – тихо ответил Чагин.
Николай Петрович перестал крутить ключи. Позвонил ими на манер колокольчика и передал Исидору. Вручил также папку:
– Ваше жизнеописание. Выучить назубок.
Исидор хотел сказать, что всё прочитанное им знает назубок, но решил, что это было бы хвастовством. А еще ему было непонятно, зачем нужно учить собственное жизнеописание, но он промолчал и здесь. Папку положил в портфель.
Когда уже прощались, Николай Иванович протянул ему две книги для лучшего понимания оперативного материала. Первая из них – биография Шлимана из серии «Жизнь замечательных людей». Вторая – «Илиада».
Расставшись с Николаями, Исидор перешел набережную. Стоял у Академии художеств и наблюдал, как сотрудники библиотеки повернули на мост Лейтенанта Шмидта. Николай Иванович двигался тяжело и косолапо, словно уравновешивая собой подпрыгивающего Николая Петровича. Руки Николая Ивановича были прижаты к телу, в то время как Николай Петрович увлеченно жестикулировал. Какими все-таки разными могут быть Николаи.
Когда они растворились в толпе, Исидор пошел по набережной. Кто-то невидимый вел его, как после бешеной скачки всадник ведет под уздцы лошадь. Чагин чувствовал себя такой лошадью и удивлялся тому, как быстро эти двое сумели натянуть поводья. Шлимановский кружок… Он не очень понимал, на что дал согласие. А может, и понимал, но не хотел себе в этом признаться.
Через день Чагин въехал в квартиру на Пушкинской. В ней он только ночевал. Не находил в себе сил покинуть улицы города – так велика была его любовь к ним. Удивляясь своей ненасытности, Исидор утюжил проспект за проспектом, линию за линией. Даже занятия, рассчитанные на домашнюю обстановку, старался перенести в ленинградские скверы. Там, например, он читал врученные ему материалы, которые постоянно носил в портфеле.
Машинописные страницы из папки «Биография» Чагин читал в Румянцевском саду. С первых же строк этого сочинения чувствовалась его необычность. Принимая папку из бестрепетной руки Николая Петровича, Исидор предполагал, что речь идет о его собственной биографии. Дело, однако, обстояло иначе. В этом удивительном тексте чагинскими были только имя и год рождения. Всё остальное напоминало его жизнь в очень небольшой степени.