Чакра Кентавра (трилогия)
Шрифт:
Мона Сэниа появилась так же непредсказуемо, как и исчезла.
— Ты еще не одета? — крикнула она. — Да что же ты… Гуен в небе, только кликни, корабль во внутреннем дворе — отсюда не разобрать, в каком именно, но нам это не важно. Быстрее!
Натягивая на бегу пингвиньи балахоны, они вылетели на площадку, мощенную деревянными плитками с выжженным узором. Оцмар посмотрел на них внимательно и печально.
— Ты сгораешь от нетерпения, делла–уэлла, — проговорил он с укором. — Не так я хотел подарить тебе эту сказку. Идем.
Таира думала, что они сейчас
— Эти нагорные цветы Кадьян доставил мне с Дороги Строфионов… — говорил Полуденный Князь, но его уже никто не слушал.
Оттолкнув их, мона Сэниа мчалась по дощатому пастилу, едва касаясь его, и Таира бежала следом, уже вскидывая руки, словно хотела упереться в невидимую стену и остановиться на половине пути.
Потому что на осенней поблекшей траве сидел уродец, макроцефал с неестественно громадной головой и цветом кожи, как у заспиртованных экспонатов Кунсткамеры. И по всему было видно, что он раза в два старше Юхани.
Таира подошла к замершей, как соляной столп, принцессе и взяла ее за руку:
— Не расстраивайся, Сэнни, это просто альбинос, такое бывает. Нашли этого, значит, найдут и твоего. Обязательно. Оцмар, миленький, мы доставим тебе сколько угодно жемчуга, найди другого белого ребенка! Настоящего…
— Не проси меня ни о чем, делла–уэлла, — приказывай. И я благодарен тебе, потому что ты продлила число дней моих, наполнив их смыслом и целью. А что касается перлов — все, какие есть в моей сокровищнице, уже принадлежат тебе. Не нужно ничего доставлять, их у тебя и так больше, чем у любой властительницы Тихри.
— О господи, да зачем они мне? Жемчуга носили в романах Голсуорси, да и то только по праздникам.
— Пожелай, делла–уэлла, и с этого мига вся твоя жизнь станет бесконечным праздником!
— Да ты что, издеваешься? Человек же заболел от горя!
— Ничего, — холодно проговорил князь, — сибиллы не умирают. Даже от горя. Хотя горюют они только тогда, когда теряют место при своем господине.
— Слушай, — шепнула Таира принцессе, — а может, пошлем его подальше и вернемся на корабль, а то его манеры меня несколько раздражают…
— Нет.
Нет так нет. Ей решать. Таира обернулась к Оцмару:
— Ладно, праздник отложим на неопределенное время, а сейчас нам хотелось бы отдохнуть в узком кругу.
— Как ты пожелаешь, моя повелительница. Но по дороге я хотел бы показать тебе то, что поможет нам отыскать второго ребенка.
— Вот с этого и надо было начинать!
И снова лестницы, ворота, галереи… Один раз им пришлось пройти несколько шагов над черным бездонным колодцем — хозяин дворца почему-то счел необходимым любезно сообщить, что таких колодцев в этом городе множество… Таира наградила
А внутри было прохладно и зелено. Пахло морем, и девочки лет десяти–двенадцати доставали что-то из громадного чеканного чана, подносили к губам и опускали в другие чаны, поменьше. Вдоль стен стояли берестяные короба, полные отборного жемчуга.
Таира, чье любопытство всегда перевешивало все остальные чувства, на цыпочках приблизилась и заглянула в серебряный садок. Чернокудрая девочка в белой рубашонке, лукаво улыбнувшись, наклонилась и бережно выудила из воды крупного трепанга. Поднесла к губам, и раздался едва слышный щелчок — на верхушке водяного червя раскрылся малиновый, жадно трепещущий цветок.
В воздухе запахло анисовым леденцом.
Девочка вытянула губы трубочкой, и из них выскользнул не то камешек, не то орешек — прямо в середину цветка. Он тут же захлопнулся, и детские руки переместили моллюска в чан с алой эмалевой инкрустацией по ободку.
Девочка снова улыбнулась — как видно, здешние дети совершенно не боялись пришельцев из чужедальних земель.
— И долго этот орешек будет превращаться в жемчужину? — не удержалась Таира.
— Два междымья, повелительница, — учтиво, но без смущения отвечала девочка.
— Сюда допускаются дети только из самых знатных семейств, — заметил Оцмар.
— Все верхние этажи башни заполнены мешками с жемчугом, и этого хватит, чтобы купить всех детей моей дороги. А этому строению не страшны ни разбойничий налет, ни небесный гром. Не говоря уж о пожарах и наводнениях.
— Надо будет попробовать иерихонские трубы, — не удержалась Таира. — Нет, нет, не обращай внимания — это я так, к слову.
Они повернули обратно. Мона Сэниа двигалась как заведенный механизм — сокровищница князя ее ни в чем не убедила. Зато Таира с жадностью рассматривала стенные росписи, едва удерживаясь от того, чтобы не высказать свой восторг, — свято выполняла завет прабабули, утверждавший, что мужчин ни в коем случае нельзя перехваливать. И все-таки на очередном повороте тенистой галереи она не удержалась и вскрикнула:
— Шайтан меня забери — да ведь это Кукушонок!
Мона Сэниа словно очнулась, и глаза ее вспыхнули лиловым огнем: тонким черным угольком на побеленной стене были старательно выписаны два крэга, и если один из них был совершенно однозначно ее Кукушонком, то другой, юный и белоснежный, был ей совершенно незнаком. Но и это было не главное: в левом нижнем углу картины, запрокинув голову и указывая пальцем на диковинных птиц, поднимался по узорчатым ступеням не кто иной, как Юхани!
Он был изображен неотчетливо и, несомненно, старше своего возраста, словно художник увидел его в недалеком будущем, — но это был точно он!