ЧАПАЕВ — ЧАПАЕВ
Шрифт:
— Я, Петро, за что с тобой дрыхнуть люблю, — напоследок громко объявил командир, так что и на улице бойцы, небось, услыхали через открытую для воздуху дверь, не говоря о Стеле Исааковне, назвавшейся Анной и возившейся теперь на полатях, — дух от тебя свежий, ни сапогом не тянет, ни самосадом. Мне через это коммунистические сны о светлом будущем снятся. Ты и в дальнейшем табаку не кури! Табаку не будет потом! Я правильно..?! Правильно говорю?! — воскликнул он совсем уж почти во сне, вскинулся и упал на бок, на свое белое полено. Как только ухо не отдавил!
Матрена прижала
С высоких полатей, где ей определили место ночлега, за ними огненным взором наблюдала Анна. При свете теплившейся под иконами лампады она довольно ясно видела пригожее Петькино лицо с дрожащими ресницами. Анна вскоре заметила, что парень не спит, а делает только вид.
— Эх, — думала она, — была б мужиком или парнем, тоже могла бы комдива позвать под шинель, обнять жарко…, — закусила она зубами порожнюю пулеметную ленту и глухо застонала, судорожно сворачиваясь двухвостой змеей в виде поваленного набок параграфа, как канат.
Сквозь слепое слюдяное окошко просачивались огненные блики от костров, у которых вповалку спали представители и сторонники Третьего Интернационала. Горячие искры, кажется со свистом, уносились к небу мимо готовых загореться дубовых веток, к своим старшим родственникам — далеким холодным звездам.
39
Костры никогда не переведутся на земле. Даже созерцание современного телеэкрана не идет в сравнение с наблюдением пляшущих языков пламени. Телевизор подсовывает то и дело разную дрянь, а в огне видится то, что рождает фантазия, или сам выдумаешь в процессе творчества.
Костер в пионерлагере заменял даже семью. Дети жались к нему, любовались огнем и, кажется, время останавливалось, как замирает оно всегда в материнских объятьях.
Сержант Перец подложил в костер обломок доски, и из темноты выступили насупленные лица пионеров. Насадив на длинный прут картофелину, он сунул ее в угли и продолжил свой рассказ:
— Главное, никогда не трусить. Трусить не выгодно. Если струсишь, враг тебя за это не пожалеет. Наоборот раззадорится, захочет еще и поиздеваться. Лучше смело идти сразу в атаку, а там что Бог даст.
— А вот правду ли говорят, что все преступники сами трусы? — послышался из темноты звонкий девчоночий голос, принадлежавший Кузюткиной.
— Конечно! — с энтузиазмом подтвердил Паша. — Воры и бандиты сами трусы. Поэтому любят брать на испуг не только простых граждан, но и друг друга. К тому же они беспрестанно выпивают и курят на нервной почве. От них и пахнет за версту табачищем. А честным-то людям, зачем это? У них ведь на совести спокойно, царит порядок, и им совершенно не требуется столько пить водки и бессмысленно курить. Хороших людей с каждым днем все больше и совсем скоро настанет день, когда преступников не останется!
— Какой же вы все-таки молодец, Пал Палыч! — воскликнула Кузюткина, поближе придвигаясь к вожатому, — я точно так же думаю. И с сегодняшнего дня — вы мой герой, я заявляю публично! — девочка окинула
— Не спеши с выводами, Кузюткина. Чтобы полюбить нужны годы… — насторожился вожатый, — Бывает, правда и наоборот…, — задумчиво добавил он, как будто мало обрадованный признаньем.
— Ну да, нужно Пал Палычу такое барахло, — вступил в разговор насупленный пацан, у которого раньше всех лопнуло терпение против девчоночьего нахальства. — Любовь композиторы выдумали, чтоб денежки зарабатывать на своих песенках.
— Если вы, Пал Палыч, меня не полюбите, причем скоро, то я не знаю, что сделаю! Я убью вас кинжалом в самое сердце. Или отравлю змеиным ядом, чтоб ни какой другой не достались! — бесстрашно заявила девочка, — А с тобой вообще не разговаривают! — бросила она презрительно пацану и потянулась дать ему подзатыльника, но тот отшатнулся и запустил в нее сосновой шишкой, не попав впрочем.
— Зря ты меня убьешь, Кузюткина, — ответил вожатый задумчиво и пошевелил картофелину в углях, — Ведь тебя в этом случае сразу же посадят в колонию для малолетних. А меня, — глубоко вздохнул он, — закопают глубоко в могилу. И не обо мне ты станешь кручиниться, нет. Ты будешь страдать от дурного тюремного запаха, изжоги, и мечтать об амнистии. А радоваться только макаронам по праздникам и передачам от родителей. Вот так-то. То — любовь, а то — макароны… Лучше ты это преждевременное чувство употреби как-нибудь с пользой. Например, сочини песню пионерскую, вроде «Картошки». Можно и про любовь, — пошел на попятную Павел, доставая спекшуюся картофелину и принимаясь отламывать угольную кожуру с желтой, огнедышащей поверхности.
— Тогда я спрыгну со скалы, — обреченно и несколько театрально молвила девочка, — раз вам наплевать на меня!
Вожатый огорченно задумался, затем произнес:
— Известно, хоть и не достоверно, что в поэта Пушкина одновременно было влюблено пятьсот женщин. Вот и представь себе на минуточку, что все они спрыгнули бы со скалы или там с колокольни, да еще и записки бы оставили: «В моей смерти прошу винить Сашу П.». Пушкин как раз от такого ужаса в дальнейшем и подставил грудь под пулю, — Павел отдал очищенную картофелину и поднялся на ноги, — и, что характерно, — поднял он палец, — подставил за жену! Так что, Кузюткина, стремиться надо замуж, а не прыгать с возвышения или протыкать кого-либо кортиком.
— Ну, Пал Палыч, — не уступила девочка, — я тогда, вот увидите, когда вырасту, — она закрыла ладонями лицо и так выпалила, — рожу от вас ребеночка маленького, хорошенького!
— Пожалуйста, Кузюткина, — сразу же согласился вожатый, — ради Бога, хоть двух! Но…через пять лет, не раньше, по достижении совершеннолетия, коли охота не пройдет. Да и в порядке живой очереди за Машей Степанцовой. Она раньше попросилась, еще вчера, когда ты на дежурстве была. Все ребята слышали.
— Да, Кузюточкина! — ехидно воскликнула до сих пор помалкивавшая Степанцова, — я раньше тебя попросилась, если хочешь знать!