Чапаев-Чапаев

Тихомиров Виктор

Дядя, ухватив мешок, довольно заурчал, принялся запихивать его поспешно в карман штанов, так что даже смутил от усердия воздух.

Читатель, пожелавший полюбопытствовать содержанием кожаного мешка, обнаружил бы там металлические рубли в приятном множестве. Рубли, все как один были новехонькие, изображавшие стороной, называемой «орлом», ученого Менделеева. Мешок же точь-в-точь напоминал раздаваемые кардиналом Ришелье мешочки золота особо отличившимся героям в романе «Три Мушкетера».

— Бутафорию вашу — в печь, инструмент на место! — лаконично

скомандовала красавица.

Дядя послушно снял очки, а калоши и плащ сгреб в охапку и запихнул в топку нарочно затопленной изразцовой печи, несколько подпалив себе рукав.

Черно-желтый дым повалил в трубу, и с улицы был замечен сразу несколькими прохожими из-за ядовитого колорита, наведя тех на мысли о проблемах самогоноварения и поиска жуликов, имеющих еще на подходе к коммунизму источники нетрудовых доходов.

— Дуло заподлицо! — восторженно шлепнул дядя рукой по тубусу, прежде чем упрятать его в указанный шкаф.

— Все? — торопила женщина.

— Натурлихс! — гаркнул дядя на иностранный манер, направляясь к дверям.

— У…рожа! — у дамы перехватило дыхание, так как до ноздрей ее вновь коснулся смущенный воздух. Не снеся гадливости, она запустила в перекошенную спину дяди медным пресс-папье. Отскочив от спины, пресс-папье закачалось на полу, пуская веселых зайцев по темноватым стенам.

— Слышь меня? — обернулся задумчиво гость, — ты гляди не позабудь это, как его…, — пошевелил он в воздухе пальцами, но, не припомнив что, хотел сказать, махнул рукой и вышел, наконец, вон, ворочая в мозгу мысль о том, что вот, все бы такие услуги оказывать, чтоб за такие деньжищи. Лишь бы после не захворать. Придя в свою коморку, Дядя, томимый возникшим откуда-то неясным и тягостным чувством, разогрел электрочайник, нарезал кусками невкусный, хоть и с чесноком, студень, хлеб и принялся без аппетита закусывать.

Красавица, кривя губы, отворила настежь окно, гоня злого духа и ища, куда б лучше сплюнуть. Не найдя подходящего места, она сглотнула слюну, вдохнула сиреневого запаха, успокоилась, прилегла круглой грудью на широкий подоконник и предалась воспоминаниям.

13

Школьный класс, с Раей Шторм посередине, громыхнув тяжеленными крышками парт, недружно поднялся, потому что в дверь, стуча полученным на фронте протезом, вошел директор и, ухватившись за учительский стул, сурово отчеканил:

— Дети, первое — химии сегодня не будет.

— Ура — не удержались было от писка наиболее отстающие, но осеклись, почуяв неладное.

— Второе, — выждав, продолжил директор, — Сидор Сидорович ваш, химик, — нажал он голосом, — по предварительным данным следствия, похоже, оказался иностранным шпионом! Каково?! Так-то вот, детки мои, — горестно потупился он. — Органы внутренних дел разберутся конечно. Они-то не совершают ошибок, но мы с вами, выходит, прошляпили врага. Стало быть, на всей школе пятно.

Класс замер, слышно было, как жужжит застрявшая у кого-то в чернильнице муха, не желая

покоряться судьбе.

— Я же говорила — у него усы шпионские! — пропищала девочка с последней парты.

— Красиво звучит, — шепнула соседка на ухо Рае, — «органы внутренних дел».

— Дура, — нехотя среагировала Рая, переставшая на время соображать, а только чувствовавшая, будто железную, учительскую хватку на своих локтях и колючие усы на шее.

14

Окно комнаты полярника Шторма, откинутой створкой запускало внутрь косой столб света. Столб был густо насыщен движущейся пылью, каким-то пухом, волосками и исчезающе-мелкими насекомыми. Наверняка там были и микробы. Остальной воздух казался совершенно прозрачным и чистым.

Жена летчика Зинаида неприязненно подметала пол шваброй, иногда распихивая ею стулья и мелкие предметы обихода. Получалось плоховато. То и дело, обернувшись, Зинаида обнаруживала пропущенные участки, то с брошенным окурком, то с конфетным фантиком.

Наконец она приблизилась и к буфету. Небрежно пройдясь шваброй вдоль него, она усовестилась и решила пару раз пихнуть инструмент в узкое пространство под буфетом, для чего ей пришлось согнуться и сразу же чихнуть, из-за невидимой глазу пыли.

На первый раз она выгребла оттуда засохший, надкусанный бутерброд с сыром и только что начала думать об угрозе борьбы с мышами, как второй заезд швабры принес новый улов.

Это были хорошо известные Зине мужнины сатиновые трусы, но вид их был пугающе странен. Он был ужасен. Трусы были вдоль и поперек прострочены какими-то рыжими и белыми нитками, наполовину искромсаны ножницами и украшены целой бородой путаницы из упомянутых ниток. Не надо и говорить, что весь этот ком был не хуже бутерброда облеплен пылью.

Женщина опасливо взяла трусы кончиками пальцев и немедленно двинулась с ними в коридор коммунальной квартиры. Лицо ее было так бледно, что она похорошела.

В следующий миг загадочные трусы находились уже в сильных руках могучей и авторитетной Зининой соседки Клецкиной, никогда не появлявшейся на людях без китайского с драконами халата и папиросы во рту. Она небрезгливо мяла и растягивала на ладонях тряпичный ком, и сумрак ее лица собирался все более в двойную морщину поперек лба.

— Да, Зинаида, беда постучала в твой дом! Теперь крепись, — глубокомысленно констатировала она.

— Это чего ж такое? — еще более побледнела Зина.

— Это такое, что мужика твоего какая-то блядь пристрочила! — отрубила соседка. — Теперь будет таскаться к ей, а тебе лапшу вешать про работу. Ты не расстраивайся, дело-то обыкновенное. Все так. А коли понравится ему, уйдет совсем. Скажет сперва, — я, мол, на Полюс…

— Так ведь дочь у нас, Раюшка?

— Что ж, дочь… Эка невидаль. Замуж выдашь, зайдет на свадьбу, — безжалостно разъяснила Клецкина.

— Что же делать-то, Господи? — севшим голосом обратилась неживая Зина в пространство мимо соседки.