Чапаята
Шрифт:
Однако дед Илларион не отступил, снова начал пытать Чапаева:
— Вот вы-то лично за кого воюете? За рабочих или за крестьян?
Чапаев лукаво подмигнул сидящим в комнате:
— Он будто не знает, за кого я и мы все воюем. Хитрит. А я так скажу, за Советскую нашу власть воюем! Против тех, кто угнетает рабочих и крестьян. Правильно я говорю али нет? — и, услышав одобрительные голоса, удовлетворенно расправил ладонью усы. — У меня, Чапая, слово — олово, не ржавеет. Если что сказал, значит, так оно
Потом, после Чапаева, многие мужики с речами с мест поднимались. И когда каждый выговорился и пришла пора расходиться, Василий Иванович вдруг поднялся со стула и, вскинув ладонь, попросил задержаться.
— Славно мы с вами тут потолковали, — сказал. — Обо всем, кажись, договорились. А все же чего-то недостает. Чего же? А вот чего. Предлагаю принять вот какое постановление: за то, что вы первыми в округе алое знамя над Советом подняли, предлагаю дать селу революционное имя — Новый Петроград! Кто — за?
Мужики зашумели одобрительно.
Все проголосовали за.
С того дня стало село по-новому, по-советски называться.
А некоторое время спустя крестьяне услышали: Николаевск тоже сменил свое имя. Стал городом Пугачевом.
И все ж, не скрою, новопетроградцам приятно было сознавать, что они раньше пугачевцев революционное имя получили.
С к а з т р е т и й
СОЛДАТСКИЙ ЗАПЕВАЛА
Чашки на столе пусты. И самовар давно остыл. Его холодные бока слабо поблескивают в сумраке. Медалей уже не разглядеть.
— Ну, как, заинтересовал тебя мой сказ? — спрашивает дедушка. — То-то! Знать надо свою родословную. Допустим, подойдет к тебе, Вова, кто-нибудь и поинтересуется: «Чей ты? Откуда родом?» Что ответишь?
— Скажу: я — дедушкин и бабушкин, — храбро отвечаю я. — А еще папин и мамин!
— Так-то оно так, — кивает дедушка. — Да это не самое главное.
— А что самое главное?
— Самое главное, внучек, это то, что мы с тобой революционного рода-племени. Вот и надо отвечать: я, мол, — из Нового Петрограда! И люди сразу поймут, что ты за человек. Скажут: «Из чапаевского села парень. Значит, и сам чапаенок!» Всех, кто здесь живет, молодых и старых, издавна чапаевцами зовут. Я горжусь этим званием. И ты гордись. Просто так, за шалтай-болтай, громкие имена не даются. Ни городу, ни селу, ни улице. Такую честь заслужить надобно. Мы с тобой, внучек, на какой улице живем?
— На Топорковской.
— А в честь кого она так названа?
— В честь героя Топоркова.
— Запомнил, выходит. Молодчина! Имя улицы — народная память о славном герое. Бывает, не только улицу, но и самого человека еще при жизни по-новому переименовывают. Илью Васильевича Топоркова, например, с самого детства курским соловьем звали.
— Чего
— Не скажи. Ты, внучек, просто не знаешь, как он такую кличку заслужил. И вовсе она не обидная. Вот послушай…
Любил Топорков песни разные. Идет, бывало, по улице и напевает что-то. А то вдруг начнет насвистывать по-соловьиному. Заслушаешься. Песенный дар у него с детства.
— Ну и голосистый ты у меня, Илья, — говорил ему отец. — Неспроста батюшка Порфирий второй год тебя в церковный хор зазывает.
— Не хочу в церкви петь! — упрямился сын. — Хочу в школу!
И отвез отец сына за много верст от дома, в село Липовка. Там дальняя родственница жила. Учительница. Она-то и пригрела мальца. В школу определила.
Ей очень нравилось, как поет Илья. Однажды на уроке пения она назвала его курским соловьем. Вот и прилипла к нему с той поры эта кличка. Мальчишки то и дело приставали к нему: «Спой да спой нам еще что-нибудь, курский соловей!» И он охотно откликался. Пел все те песни, которые когда-то от бабушки услышал.
Пробыл Илья в Липовке два года, а дальше — возвратился в отчий дом и стал учиться в своей сельской школе.
Окончил он ее лучшим учеником. Директор самолично вручил Илюше Топоркову похвальный лист. А школьные приятели подарили ему балалайку.
Когда Илья пришел из школы с балалайкой, отец протянул ему толстую книгу и сказал растроганно:
— А это тебе от батюшки Порфирия. Видишь — Библия. Она тебе праведный путь укажет.
Отмахнулся Илья от подарка батюшки Порфирия.
— Нужна мне церковная книга! — сказал язвительно. — У меня есть своя библия. Получше поповской!
— Чего, чего? — не понял отец. — Какая такая еще библия?
Сын промолчал. А что ответишь? Ведь книга, о которой он намекнул, запретная.
Долго скрывал он ее ото всех. И теперь, если отец узнает, не помилует, за уши отдерет. Да и отца самого, чего доброго, за сына арестовать могут.
Попала книга к Илье случайно. Сгребал он как-то за селом сено. Вдруг видит — на дороге пылит телега. В ней усатый полицейский. Сворачивает он лошадь к крайней избе у околицы и останавливается. Илья бросает грабли и бегом к нему — узнать, какая нелегкая пригнала полицейского в село. Подбегает, а тот уже на ступеньках крыльца.
Собрался было Илья обратно повернуть. Но показалось, будто из окна в палисадник что-то бросили. Подошел поближе. И видит в кустах книгу.
Смекнул Илья: в избе-то кто живет? Приезжий рабочий Александр Орлов, высланный из Москвы за то, что большевик. Илья ранее видел его раза три. Лобастый парень, горбоносый и смуглолицый. Сказывали, дома он лишь изредка бывает. Все время в бегах, в людской круговерти, словно волчок. По-уличному его так и звали — Сашка-волчок.