Чародеи (сборник)
Шрифт:
15
Яльма брела по Лабиринту Судеб — сложной, запутанной конструкции, расположенной в глубине снов. Царство видений, иллюзий и обманов, с которым люди соприкасаются каждые сути, на время расставаясь с повседневной реальностью, было знакомо ей чуть больше, чем обычному человеку. Чем больше знание, тем больше и граница с непознанным. Люди не обращали внимание на сны, не запоминали их и не видели в них тайны, для Яльмы же это Царство было огромной, невообразимой вселенной, которую она только–только начала изучать. Мастера снов, который учил ее, звали Авильт. Сотрудничество с ним было весьма плодотворным… до тех пор, пока он неожиданно не бросил Яльму — отказавшись иметь дело с ней и как с женщиной и как с партнером по изучению новых, экспериментальных областей волшебства. Авильт вбил себе в голову, что их союз принесет ему несчастье; он почти ничего не объяснял, он просто вдруг ушел из Сущего куда–то туда, в глубины Царства Чар. Яльма долго не могла понять причины столь странного поведения, короткие и сумбурные объяснения Авильта выглядели
Лабиринт Судеб, чьи стены сотканы из изображений, чьи камни — сегменты времени, чьи коридоры — чужие жизни, чьи развилки и повороты — водораздел между тем, что может быть и чего никогда не будет — Лабиринт Судеб был одним из таких полезных мест. Он был связан с Сущим, и тот, кто рискнул войти в него, иногда мог узнать кое–что о своем будущем или о будущем тех людей, с которыми вошедший был связан.
Яльма посещала Лабиринт не впервые и неоднократно получала здесь знания, которые оказывались затем весьма ценными в обычной жизни, но то, что она видела сейчас, повергало ее в ужас… Казалось, Лабиринт сошел с ума; иногда ей казалось, что дело не в Лабиринте, а в ней. Как будто бы она утратила власть над сновидениями и вернулась к самому началу — к первым урокам Авильта, когда она уже научилась осознавать окружающий ее мир снов, но еще не научилась им управлять. Ей казалось, что она попала в кошмар, и не имела власти покинуть его или изменить по своей воле. Все было неправильно.
Поскольку будущее зависит от выбора, который не существует до тех пор, пока не совершен, Лабиринт показывал разное будущее — и характер этих «будущих» определился выборами, совершаемыми в различных точках. Его прогнозы не были стопроцентны, но они были весьма точны — прежде Яльма убеждалась в этом не раз. Она могла увидеть какую–нибудь линию развития событий, потом вернуться к повороту и посмотреть, что будет, если пойти в другую сторону — то есть если она или кто–нибудь еще совершит иной выбор. Основная проблема состояла в том, чтобы отделить увиденное внутри той или иной линии от соседней — образы накладывались друг на друга, взаимопроникали, смешивались. Так происходило потому, что время — нелинейно, линейным его видит человек, и человеку требуется рассечь сложное целое на множество простых составных элементов, чтобы понять хоть что–то. Тем не менее, несмотря на мешанину, обычно удавалось хоть в чем–то разобраться, но теперь…
Все коридоры, все ответвления предвещали смерть — смерть как самой Яльмы, так и всех, кто был ей дорог. Точнее, судьба Сурейлин и Цзарайна была еще не определена — Яльме во многих случаях не показывалось, что с ними будет. Сама она умирала почти всегда; кроме того, было видно, что все эти смерти взаимосвязаны с судьбой Кетрава. Все вертелось вокруг их лидера, именно в нем крылась причинах их скорой гибели и поражения.
Это было очень странно, потому что Яльма заглядывала сюда не так давно — и ничего зловещего Лабиринт Судеб для ита–Берайни не предвещал. Кетрав должен был стать приором, а Вомфада и Ксейдзана ожидала смерть — было несколько вариантов того, как все осуществится. Но теперь все изменилось — но изменилось не после какого–то события или выбора. Изменения касались не только будущего, но и прошлого: как будто бы Лабиринт всегда предсказывал смерть. Но Яльма знала, что это не так.
Смерть Кетрава, вокруг которой все крутилось, не была определенной — Лабиринт уготовил для Кетрава сотни, тысячи смертей. Яльма ходила по его коридорам взад и вперед — но на всех развилках, на всех ответвлениях, которые она видела, Кетрав умирал. Событийные ряды выстраивались в совершенно фантастическом порядке, доходило до абсурда: Кетрав завтракал, давился бутербродом и умирал от удушья; спотыкался на ровном месте, неудачно падал и разбивал обо что–нибудь голову; рисунок выстраиваемого им заклятья нарушался из–за крайне неудачного расположения звезд в этот момент и Кетрав непреднамеренно убивал сам себя… Наличествовали и более «достоверные» линии будущего, но конец всегда был один. Больше всего Яльму поражало то, что изменился сам Лабиринт — события, которые прежде вели к благоприятному для ита–Берайни исходу, теперь, через цепочку случайностей и досадных совпадений приводили все к тому же гибельному результату. Как будто бы у них никогда не было никакого выбора и все было предопределено; как будто созерцаемое ею было не Лабиринтом Судеб — вневременной структурой, доступной сновидцам, а индивидуальным кошмаром, в который она сама себя загнала.
Почему Кетрав должен был погибнуть? В чем причина? Почему все событийные ряды выстраиваются именно так, а не иначе? Она
В конце концов Яльма причину нашла. Она не поверила себе, когда ее увидела, перепроверила все еще раз, и еще — но увиденное оставалось неизменным. Именно после этого выбора Кетрава, выбора, сделанного окончательно и бесповоротно, все начало меняться, и неопределенное прошлое стало подстраиваться к будущему, которое вдруг сделалось предельно определенным.
Кетрав накликал свою смерть в тот момент, когда решил устранить жениха Идэль. Яльма помнила чужестранца и не могла понять, почему Дэвид стал камнем, который вызвал столь колоссальные колебания, нарушившие, переиначившие всю структуру Лабиринта Судеб. Он не мог этого сделать. В принципе. В нем не было силы — одна только смазливая мордашка и мягкая душа. Может быть, он идеально подходил для Идэль в постели, но он ни на что не мог повлиять — по крайней мере, не в таких масштабах. Он не был ни выдающимся магом, ни лидером, ни интриганом, у него не было могущественных родственников и за ним никто не стоял… Яльма вдруг усомнилась в последнем. Дэвид был никем — и вместе с тем влияние, которое он оказывал на события, было колоссальным. Значит, источник влияния — не он сам, а что–то, с ним связанное? Но что это? Или кто?
Она пыталась рассмотреть собственную историю мальчика, но так не смогла ничего найти. Лабиринт ничего — или почти ничего — ей не показывал. Дэвид не был прописан в Лабиринте, он действительно был «камнем», который невидимая рука бросала откуда–то сверху, нарушая весь существующий рисунок.
Что способно влиять не только на настоящее и будущее, но и на прошлое, подстраивать под себя события, самоопределять свое бытие, не быть зависимым от предшествовавшего ряда причин–следствий, но напротив, определять для себя этот ряд? Яльма знала ответ: Сила.
Дэвид не был Обладающим и не мог им быть, но существовала какая–то Сила, которая хранила его, распределяя события неким, угодным лишь ей одной, образом. Совпадения выстраивались так, что Дэвид оставался жив, а его враги — проигрывали или погибали; их личное могущество переставало иметь какое–либо значение, потому что сама реальность, в рамках которой они существовали, восставала против них. Кетрав был лидером ита–Берайни, героем, он закручивал события вокруг себя и определял бытие согласно своей воле — но перед Силой, которая оберегала Дэвида, он был лишь песчинкой. Он, по незнанию, стал действовать вопреки тому ходу событий, который она создавала, и был сбит — вместе со своей волей, личной силой, харизмой и прочим — с пути так же легко, как человек щелчком пальцев отправляет в свободный полет таракана. Более того: неверный выбор Кетрава, как бы вступающий в противоречие с течением этой Силы, на самом деле — ничуть ей не противоречил: он был вобран ею и использован в своих целях, стал еще одним камнем на том пути, который она мостила и который в конечном итоге должен был привести Дэвида Брендома к чему–то, что было угодно ей и только ей. Силу не интересовали ни высокорожденные, ни эта муравьиная борьба за власть, ни сам Кильбрен — имело значение только то, что препятствовало или способствовало тому пути, который определила для Дэвида эта Сила. Препятствия разгрызались и переиначивались, то, что должно было уничтожить Дэвида, наоборот, делало его сильнее. Яльма поняла, что у этого мальчика должна быть потрясающая и необъяснимая удача — проявляющаяся, впрочем, не всегда и не во всем, а лишь в каких–то ключевых пунктах, там, где это угодно Силе, а не Дэвиду. Ни она, ни Кетрав, ни кто–либо из высокорожденных, ни весь Кильбрен как совокупность населяющих его людей, животных и духов не были способны повредить этому мальчику. Скорее уж, Кильбрен рухнет в тартарары, чем произойдет что–нибудь в этом роде — возникшая вдруг цепочка событий совершенно «естественным» образом приведет к такому финалу. Противостоять этому могуществу мог бы только другой Обладающий либо, возможно, кто–то из младших богов рангом повыше, чем Ёрри. Но у ита–Берайни, конечно же, не было связей в столь высоких сферах.
Яльма устремилась к выходу из Лабиринта. Надо поговорить с Кетравом. Может быть» еще не поздно все исправить. Пусть сделает другой выбор, пусть бережет мальчика как зеницу ока — да черт с ними, с Дэвидом и Идэль, пусть живут как хотят — Кетрав может получить все, что хочет, и без принцессы, Идэль не так уж важна для его планов. Пусть Сила не вмешивается, надо сделать все, чтобы не связывать свою судьбу с судьбой Дэвида, пусть он идет своим путем — к тому ужасному нечеловеческому будущему, которое ему уготовано, а они пойдут своим, останутся в круге тех проблем, которые способны и могут решить. Не им лягаться с Обладающим, лучшее, что они могут сделать — не привлекать к себе внимание со стороны Силы ни в каком виде, и тогда, быть может, им будет позволено жить той жизнью, которая им привычна и в равных условиях добиваться целей, ничтожных с точки зрения Силы — но столь важных для них самих. Яльма проснулась в заклинательных покоях, села на ложе, расположенном внутри магического узора, распутала паутину чар и бросилась к дверям. Она не успела сделать и нескольких шагов, как замок содрогнулся от взрыва. Началось нападение, возглавляемое Вомфадом и Декмисом.