Чародей и Дурак
Шрифт:
Эти мысли привели Джека в какой-то странный восторг. В них была сила. Как он раньше не видел этого?
Но тут из кухни послышалось слово, остановившее его мысли: «Меллиандра».
Джек был уверен, что не ослышался, — слишком часто это имя повторялось в его снах. Не двигаясь с места, он насторожил слух, всеми силами стремясь проникнуть за дверь, отделяющую от Тихони и его непрошеного гостя.
— Кто знает, что сделает Катерина с... — Конец фразы, которую произнес Тихоня, заглушил скрежет кочерги о решетку очага. Джек проклял все металлы, какие есть на свете.
— Не
На чьем — Катерины или Мелли?
— У нас и своих забот хватает, — заметил Тихоня. — Я слышал, наши воеводы нынче едут в Град...
Джеку показалось, что Тихоня намеренно сменил разговор.
Рассказывая травнику историю своих приключений после ухода из замка Харвелл, Джек о многом умолчал, решив, что никто и никогда не узнает о предательстве Тариссы, но о Мелли говорил без утайки. Сказал, кто она, как они встретились и как их разлучили в Халькусе. Тогда же Тихоня сообщил ему, что дочь Мейбора собирается замуж за герцога Бренского.
Услышав это, Джек испытал смешанные чувства: облегчение от того, что у нее все хорошо, удивление, как ей это удалось, и, если честно, разочарование — она все-таки подчинилась общепринятому порядку и выходит за богатого и влиятельного человека. Он ревновал! Он так рьяно защищал Мелли и так мечтал о том, как ее спасет! Теперь мечтам настал конец. Герцогиню, живущую в роскошном дворце, ни от чего спасать не надо, кроме как от лести.
С тех пор он о ней ничего не слышал.
До нынешнего дня. Пришедший к Тихоне гость принес какие-то вести о замужестве Мелли — и, судя по обрывкам их разговора, дела у нее обстоят неважно.
Джек мысленно приказывал незнакомцу уйти. Ему не терпелось поговорить с Тихоней, выяснить, что там с Мелли. Ожоги от стекла, смазанные едкой мазью, чесались так, что хоть вой. Кладовка казалась тесной, как клетка. Пыль от сухих трав стояла в горле, а темнота усугубляла страхи. Мысль о том, что Мелли в опасности, ядом разъедала мозг. Чем дольше длилось ожидание, тем более дикие фантазии приходили ему в голову. Быть может, герцог задумал избавиться от своей молодой жены из-за того, что Баралис как-то ее опорочил? Или Кайлок похитил ее в порыве ревнивой ярости?
Наконец входная дверь хлопнула. Джек выскочил из укрытия еще до того, как ставни перестали дребезжать. Свет ударил ему в глаза. Тихоня стоял, прислонившись к очагу в странно застывшей позе.
— Извини, что так долго продержал тебя в кладовке, Джек. Никак не мог избавиться от Гарфуса.
— Что он говорил о Мелли? — Джек с трудом узнал собственный голос — так холодно и властно он звучал.
— Дай мне прийти в себя, Джек. Я тебе все расскажу.
— Говори сейчас.
Тихоня все же поворошил угли, придвинул стул и лишь тогда сказал:
— Девять верховных аннисских воевод едут в Высокий Град, чтобы договориться о вторжении.
Джек, несмотря на свою поглощенность Мелли, не сдержал вопроса:
— О вторжении куда?
— В Брен, куда же еще, — пожал плечами травник.
— Что значит «куда же еще»? Почему не в Королевства? Почему не в Халькус, где бесчинствует Кайлок?
— Потому
У Джека дрожь прошла по спине.
— Я думал, что брак герцога этому помешает.
— Но Кайлок все-таки женится на Катерине, — нашелся Тихоня. — А Высокий Град не склонен миндальничать, когда речь идет о войне.
Он лгал. Джека вновь охватил гнев. Тихоня что-то скрывает, держит его за дурака.
— Что произошло между Мелли и герцогом?
Тихоня мялся.
— Джек, у меня есть причина не говорить тебе этого...
— Я хочу знать правду.
— Ты еще не готов к тому, чтобы мчаться в Брен. Твое учение только еще началось.
Джек подвинулся к двери.
— Ты мне не сторож, Тихоня. Я сам распоряжаюсь своей жизнью и никому не позволю решать, что мне можно слышать, а что нет. — Джек весь дрожал, сотрясаемый гневом, и не старался сдерживаться. — Или ты скажешь мне, что случилось с Мелли, или, Борк мне свидетель, я сейчас выйду в эту дверь и сам все узнаю.
— Джек, ты не понимаешь... — вскинул руку Тихоня.
Джек взялся за щеколду.
— Нет, это ты не понимаешь. Я сыт ложью по горло, она лишила меня всего, чем я обладал, — меня тошнит от нее. И нынешняя ложь переполнила чашу.
Джек видел перед собой прожженных лжецов — Тариссу, Роваса и Магру. Даже родная мать обманывала его. Неизвестно еще, кто хуже: те, что лгут в глаза, вроде Роваса или Тариссы, или те, что таят правду про себя, вроде матери и Тихони. Джек стукнул кулаком по щеколде. Одни других стоят.
— Джек, не уходи! — крикнул травник, бросаясь к нему. — Я все тебе расскажу.
— Поздно, Тихоня, — сказал Джек, открыв дверь. — Навряд ли я теперь тебе поверю.
Он вышел под теплый летний дождь и захлопнул дверь за собой. Если повезет, он доберется до Анниса еще засветло.
Тавалиск только что вернулся из своей счетной палаты, где считал деньги. Это занятие всегда его успокаивало. Золото что мягкая подушка — всегда смягчит удар, куда бы ты ни упал. Золотая казна, можно сказать, заменяла архиепископу семью: она всегда безотказно утешала его, не задавала вопросов и не обманывала — к тому же она никогда не умрет и не оставит его без помощи.
Единственного своего родного человека, мать, Тавалиск вспоминал без особой нежности. Она, конечно, произвела его на свет, но плохо выбрала место и обстоятельства, чтобы это совершить.
Он родился в силбурском приюте для нищих, и первое его воспоминание было о том, как умирала свинья его матери. Она лежала на камыше среди собственных нечистот и подыхала, не желая более жить. Тавалиск помнил, как рылся в грязи, собирая ей желуди, но животное отказывалось от них. Оно просто лежало в своем углу, не издавая ни звука. Тавалиск любил свинью, но, видя, что она не хочет бороться за жизнь, возненавидел ее. Он вышиб из нее дух кирпичом-грелкой, который стащил из очага. Даже в столь нежном возрасте, когда у него еще не все зубы прорезались, он уже знал, что каждое живое существо может рассчитывать только на себя. А свинья, как и мать, этого не понимала.