Чародей и Дурак
Шрифт:
— Мельник!
Выкрикнув это, он упал, но десяток других, послушных боевому кличу, явились ему на подмогу. Кусты раздвинулись, и целый отряд толстяков в белых пекарских одеждах выскочил оттуда, размахивая палками и ножами. Джек понял, что против такого числа не устоит, и поднял руки.
Упавший быстро оправился и встал, колыхнув своими телесами. Его товарищи перешли с бега на шаг, но оружия не опустили.
Люди в белых передниках выстроились впереди полукругом.
— Я такого мельника не знаю, — сказал один.
— Может, и так, Бармер. Но они способны на любую хитрость, — ответил самый толстый, вызвав
Тот, что держал Джека, отозвался сзади:
— Ну как — дать ему высказаться или огреть дубинкой по башке?
— Огреть! — крикнул самый толстый.
— Погляди сперва, нет ли при нем золота, — предложил Бармер.
Рука, зажимавшая Джеку рот, благоухала дрожжами.
— Все-таки надо его допросить, — сказал ее обладатель. — Подержим его причинным местом над горячей решеткой и узнаем, что замышляют мельники. — Слово «мельники» он произнес с величайшей враждебностью и презрением.
Джек начинал догадываться, с кем имеет дело. Выдвинув вперед челюсть, он куснул пухлого за палец, высвободил голову и крикнул:
— Я не мельник! Я свой. Я пекарь.
III
Хвату казалось, что нынче ночью в Брене куда темнее, чем обычно. Не то чтобы он боялся темноты, нет, он просто слегка беспокоился. Как говорил Скорый, «есть ночи, в которые карманным промыслом лучше не заниматься», и эта ночь определенно была одной из таких.
Хват шел по южной стороне города, на лигу восточнее дома Кравина. Весь день он держался подальше от убежища, собираясь с духом для того, чтобы предстать перед Таулом. Он знал, что рыцарь задаст ему трепку — словесную, что хуже всего. Что ж, он заслужил свое — назвал пароль Боджеру и Грифту, и лорда Мейбора из-за него чуть не убили. Недоставало только еще привести к убежищу герцогских черношлемников.
Хват плюнул в порыве отвращения к себе. Скорый и не за такое давно лишил бы его привилегий честного карманника и выкинул на улицу.
Он знал, что должен вернуться — и добыл достаточно золота, чтобы обеспечить себе радушный прием, — но мысль о неодобрении или, хуже того, разочаровании, которое он увидит на благородном лице Таула, стреножила его. Но он все-таки присматривал за убежищем, желая убедиться, что стража не раскрыла его и не увела Таула и Мелли. Он не смог бы жить в мире с собой, если бы подобное случилось. Хват задумчиво поскреб подбородок. Ну, может, и смог бы — но его мучил бы стыд.
Стук-стук! Шлеп-шлеп!
До сознания Хвата впервые дошло то, что давно уже слышали его уши: кто-то вышел из переулка и шел за ним. Хромой, опирающийся на клюку. Чтобы проверить это, Хват перешел через булыжную мостовую.
Тук-тук! Топ-топ! Хромой последовал за ним. Вид у Хвата был самый жалкий, и он не думал, что Хромой хочет его ограбить. Стало быть, Хромой либо из тех, кто раздевает прохожих, либо шпион Баралиса. В любом случае надо уносить от него ноги.
Сохраняя спокойствие, как учил его Скорый, Хват немного прибавил шаг. Хромой ковылял за ним не отставая и шел на удивление быстро для человека с клюкой. Хват, начиная побаиваться, высматривал, не попадется ли подходящий закоулок.
Тук-тук! Шлеп-шлеп! Хромой нагонял его. От звука этих шагов Хвата мороз подирал по коже. На улице не было никого. Впереди виднелась галерея, где днем сидели торговцы птицей. Хват хорошо знал
Хват сделал вид, что сворачивает налево, и в последний миг нырнул вправо.
Тук-тук! Шлеп-шлеп! Хромой не поддался на его уловку.
Струйка пота стекла по виску Хвату на щеку. Это потому, что тут жарко, сказал он себе, утеревшись рукавом. Хромой маячил позади. В переулках всегда было мокро, в дождь и в ведро, и башмаки Хвата хлюпали на каждом шагу. Тупик приближался. В углу под стеной виднелась черная лужа — там проходил сток. Хват устремился туда.
Тук-тук! Шлеп-шлеп! Хромой тоже поднажал.
Пот теперь лил с Хвата ручьем. Шаги за спиной терзали его нервы. В нескольких футах от канавы Хват отбросил всякое достоинство и бросился бежать. Вода брызгала из-под ног, воздух свистал в ушах, но стук сердца заглушал все прочие звуки. Вонь, бьющая из канавы, предвещала свободу.
Как прыгать — ногами вперед или головой? У Хвата оставалась лишь доля мгновения, чтобы принять решение. Набрав побольше воздуха, он нырнул вперед головой.
Спасительная темнота поглощала его, втягивая в свои неверные глубины. Руки, голова, плечи, туловище, ноги... Ноги! Что-то держало его за ноги. Охваченный паникой, он начал неистово брыкаться. Руки цеплялись за скользкую стену туннеля в поисках опоры. Вырваться не удалось — пальцы Хромого держали его цепко, как когти.
Вот одна рука передвинулась к лодыжке. Тщетно Хват пытался уползти — Хромой тянул его назад. Сила, с которой он это делал, изумила Хвата, почему-то посчитавшего Хромого хилым. Упирающегося Хвата выволокли наружу. Чужие руки сгребли его за коленки и одним рывком поставили на землю.
Он обернулся и оказался лицом к лицу с Хромым.
Несмотря на темноту, он узнал его — по крайней мере в лицо.
Тот улыбнулся, крепко держа Хвата за руку.
— Ты ведь Хват, верно? — сказал он тонким как проволока голосом. Он ничуть не запыхался и дышал совершенно ровно. — Ты должен меня знать. Я Скейс, брат Блейза. — Он снова улыбнулся и заломил руку Хвата за спину. — Мы встречались с тобой в ночь боя. Я был секундантом Блейза.
Хват старался не дышать — от Скейса пахло сладкой гнилью. Он был не таким высоким, более жилистым и менее красивым подобием своего брата. Зубы, как у Блейза, слегка искривлены, глаза чуть поменьше, а губы в отличие от братниных, полных и хорошо вылепленных, сомкнуты в узкую извилистую щель. Щегольством, не в пример брату, он тоже не отличался, одет был просто. Сила его, однако, поражала. Хват до сих пор не мог опомниться от его тисков.
— Ну и чего ты от меня хочешь? — спросил Хват, очень стараясь говорить твердо и с вызовом. За это ему еще сильнее заломили руку.
— Ты прекрасно знаешь, чего я хочу, — прошипел Скейс. — Мне нужен Таул. — Хват попытался вырваться, но пальцы сомкнулись еще крепче. — И ты меня к нему отведешь.
В темноте блеснуло что-то, и Хват увидел перед собой наконечник Скейсовой палки — из него торчало вороненое стальное острие.
— Итак, где он?
Сердце Хвата норовило выскочить из горла.