Чародей из Серого замка
Шрифт:
И Богумил рванул на улицу, быстро обогнул заставленные едой столы и стражников с хмурыми лицами. Однако колдуна они пропустили без разговоров.
Парадная лестница, ведущая к дверям усадьбы, была окутана странным туманом. Все уже закончилось, запоздало понял Богумил, едва взглянув на зеленоватые всполохи, сияющие в темноте, что сладко пахла медоцветами и соломой. Что бы там не оказалось внутри, оно уже не прячется, не боится и сейчас выйдет наружу.
Через секунду тоненькая девичья фигурка в черном шагнула за порог. Следом показалось тело, которое незнакомка волокла за собой, ухватив за шиворот. Толстый Синекур
Дотащив тело до верхнего края лестницы, девица швырнула его на мраморные ступеньки, а затем размахнулась и ударила ногой. Синекур с неприятным влажным шмяканьем покатился вниз, оставляя за собой кровавые полосы.
Сзади раздался хоровой бабий визг. Им вторил мигом протрезвевший Лешек, и получалось у него ничуть не хуже.
А Богумил не сводил глаз с Аннушки. Та спускалась неторопливо, держала голову прямо, не обращая внимания ни на стражников, стоящих внизу с обнаженными мечами, ни на истерику собравшихся. Красивая, как молодой шляхтич и описывал. Глазища синие, огромные, носик чуть вздернутый, пухлые и яркие, как вишневое варенье, губки. Такой бы в королевском дворце за троном Феофана в нарядном платье стоять, а не по усадьбам прятаться, втираясь в доверие к наивным селянам и убивая их господинчиков.
Аннушка поймала его взгляд и улыбнулась насмешливо, а затем склонила голову. И Богумил ответил ей. Мигом раньше он увидел на ладной груди, обтянутой черной тканью, цеховой знак – змею, насаженную на меч. А когда тело Синекура докатилось, наконец, до площадки перед усадьбой, увидел и другое.
Остекленевшие глаза старого пана, глядевшие в небо, были желтыми, с вертикальным зрачком.
– Не трогайте Анну! – вдруг раздался из-за спины голос ксендза. Святой отец шумно дышал, и руки его дрожали. – Это я ее… пригласил.
Селяне замерли, стражники опустили мечи. Только Лешек стоял бледный, как полотно, вздрагивая всем телом.
– Доброго здравия вам, господа, – громко сказала девчонка. – Большинство присутствующих знает меня, как Аннушку, помощницу кухарки, нанятую для работы на свадьбу. А теперь позвольте представиться по-настоящему.
Девчонка подняла руки повыше и обнажила запястья, показывая парные татуировки. Та же змея, нанизанная на меч.
– Люди зовут меня Анной из Реогарда. Я жрица земного храма Безымянной матушки, расположенного в двадцати милях отсюда.
А затем она развернула носком сапога голову мертвого Синекура к собравшимся, и те ахнули, отшатнувшись в стороны.
– Меня зовут Анна, – повторила она. – И я убиваю змеев.
Затем она перевела взгляд на все еще всхлипывающую Агнешку, что стояла за плечом мужа.
– Прости меня, лапушка, что заворожила и твой облик на себя примерила. Иначе бы этот подлец мне в руки не дался. А ты аккурат к следующей весне умерла бы родами, подарив миру уродца, ядовитого и умеющего летать с момента появления на свет. Он давно тебя ждал, такую… пухленькую. Худышки их потомство просто не способны выносить. А ты бы смогла, и все бы надеялись, что беременность от мужа, с одного-то раза мало что получается. И берегли бы тебя, как зеницу ока, позволяя гаду полноценно сформироваться.
Вооруженные стражники синхронно взглянули в сторону Лешека.
– Я не знал, – попятился тот, и голос его дрогнул. – Богом
Тело под ногами Анны вдруг зашевелилось. Снова завизжали бабы, но девчонка оказалась проворнее – она выхватила клинок из-за пояса и одним ловким движением отсекла Синекуру голову.
– Ты глянь, живучий какой, – подивилась она. – Сейчас я тебя…
Анна наклонилась и вспорола толстяку брюхо от груди до лобковой кости. Запахло фекалиями и желчью. На мигом набрякшую от крови рубаху хлынули кишки, которые шевелились, словно живые.
Нет, не кишки – змеи. Жирные, лоснящиеся, гладкие, они терлись друг о друга, сплетаясь в чудовищный клубок.
И вот тут Агнешка, наконец, обхватила руками живот и заревела в голос.
*
Утро оказалось для Богумила недобрым. Накануне он до глубокой ночи следил за порядком на свадьбе, внезапно ставшей кровавой, в сотый раз объясняя напуганным и зареванным бабам, что нет, идолище поганое не воскреснет, а змеи из распоротого брюха, ушуршавшие в траву от греха подальше, совершенно не отличаются от любых других местных гадов. И нет, это не тот упырь, которого он ищет, но бояться нечего – кровосос падок лишь на юных и молодых, в чьей крови есть хоть мало-мальский магический дар. Селяне в итоге перестали бояться залетного колдуна и сами жались к нему поближе. И так надоели своими причитаниями, что Богумил едва дождался отряда солдат из окружного гарнизона в трех милях от сел, и с облегчением спихнул заботу о смердах на них.
«Леший бы пробрал эту королевскую грамотку, – с досадой думал он, забрав вещи из трактира и поднимаясь к мыльне. – Плюнул бы, да уехал давно. Так нет, блюсти репутацию приходится. Начнут потом языками чесать, что Феофан к себе приближает самых негодяйских чернокнижников, которые наплевательски относятся к бедному люду, попавшему в такую беду…»
Потом была баня, где колдун не только трижды намылился и ополоснулся, а затем час лежал в горячей бадье с травами, но и отдал нательное в стирку, получив взамен до утра чистую рубаху и порты. А затем он попал в долгожданный веселый дом, где после пережитого напился, как свинья.
– Ссссталбыть, пан-то ваш не Сссинекур, а Сссинекурва змейская, что невесту толстую ожидала, на заду своем чешуйчатом сидючи! И сделать она хотела с девицей то, шшто я со всеми вами этой ночью буду делать, во как! – вещал он заплетающимся языком, лежа головой на чьих-то голых коленях. – А паныч ваш молодой, сталбыть, синекурвин сын!
Бабы хором хихикали, прижимая пальцы к напудренным щекам. А довольный Богумил лежал, прикрыв глаза, и шарил вокруг себя обеими руками, оглаживая то справный девичий бок, обнятый тугим корсетом, то шелковистое бедро в кружевном чулке, а то и сиськи размером с дыню. Все, как он и хотел.
Расплата наутро была страшной. Головная боль раскалывала череп пополам, да так, что он едва выбрался из пропахшей пудрой и любовным потом постели. Пошатываясь и перешагивая через спящих на полу обнаженных девиц, он добрел до сумки с вещами, достал темный флакон с притертой пробкой, откупорил его и осушил до дна.
Сразу же стало легче. Богумил торопливо оделся, ополоснул лицо и руки в стоящем на табурете тазу с водой и розовым маслом, а затем оттуда же напился. Осталось зайти в мыльню за выстиранными вещами, забрать лошадь из конюшни при трактире и тронуться в путь.