Чародей с гитарой. Том 2
Шрифт:
Лежа на оклеенных сукном металлических кронштейнах, дуара сияла. Кулб не просто отремонтировал — он улучшил инструмент. Безнадежно разрушенные фрагменты деки он заменил драгоценными экзотическими породами дерева, причем стыки даже не были заметны. Вся дека была отполирована до зеркального блеска. Регуляторы составляли с ней единое целое.
— Можно?..
— Ну конечно, молодой человек! Ведь это же ваш инструмент, не так ли?
Отпустив зажимы, Джон-Том взялся за гриф и снял дуару с кронштейнов. Попробовал регуляторы — они поворачивались легко и плавно, без прежнего люфта и дребезга.
Даже
Выглядели струны нормально. Они постепенно сходились над отверстием резонатора, исчезали в другом измерении, а затем вновь появлялись с другой стороны, однако когда он любовно провел ладонью по образованной ими упругой плоскости, раздался ужасно диссонансный аккорд.
— Ее еще надо настроить, — заметил весьма довольный собой Кулб.
Взяв инструмент, Кулб поместил его в двух зажимах под певучими язычками, свисающими с пластины дистиллятора гничиев. Подойдя к окружающей трубы клавиатуре, он начал играть.
Мастерскую наполнили чистые переливчатые ноты, похожие на замедленное исполнение музыки Малера на стеклянной гармонике. Кулб ударял по клавишам все энергичнее, и музыка набирала звучность и темп. На слушателей обрушился хор, состоящий из нескольких симфонических оркестров и синтезаторов. Мадж обнял Виджи, притянув ее к себе, а Перестраховщик закрыл глаза. Амальма, светясь от гордости за хозяина, понимающе кивала.
Вслед за музыкой пришло знакомое Джон-Тому и его товарищам сияние — тысячи привлеченных волшебством музыки гничиев. Они роились вокруг Кувира Кулба, укрыв его сияющей пеленой. Но еще больше их было вокруг стеклянной трубы. Постепенно они начали проникать через крошечные отверстия в один цилиндр за другим, пока самые упорные не достигли последней, центральной трубочки.
Эти отфильтрованные, особо музыкально одаренные гничии светящейся дугой устремились по змеевику к пластине конденсатора. Пластина, заполненная ими до краев, светилась так, что больно было глазам. Но и в тесном конденсаторе они не прерывали своей жизнерадостной торжественной пляски, заставляя вибрировать язычки камертонов на нижней стороне пластины. Возникшая при этом музыка вызвала у Джон-Тома слезы высочайшего упоения.
Дуара же в ответ на изливающуюся на нее музыку напряглась в своих зажимах, слегка выгнувшись кверху, но прочные струбцины крепко держали сверхъестественный инструмент, трепетом, как и все присутствующие, отвечавший на неистовствующую мелодию.
А потом все кончилось. Кувир Кулб отошел от клавиатуры. Гничии издали напоследок еще несколько неуверенных аккордов и устремились вместе с музыкой в те потусторонние выси, из которых призвал их музыкальный мастер.
Кулб глубоко вздохнул, а потом, будто намеренно разрушая очарование пережитого ими высочайшего взлета музыки, хрустнул пальцами. Подойдя к ставшей прозрачной пластине, он протянул руки под неподвижно замершими язычками и освободил дуару от зажимов. На вид та ничуть не изменилась, но когда Джон-Том принял ее из рук кинкаджу, по кончикам его пальцев пробежала едва уловимая дрожь, будто эхо отдаленного
— А теперь, молодой человек, испытайте свой инструмент.
Джон-Том закинул ремень на плечо и прижал дуару к груди, ощутив ее знакомое уютное прикосновение, будто инструмент стал продолжением человека. Деревянные поверхности золотились, струны блестели, как серебро.
Звуки, разнесшиеся по мастерской после первого же прикосновения к двойным струнам, были полны глубокого чувства. Удовлетворенный результатом Кувир пододвинул к себе стул.
— А теперь сыграйте, молодой человек. Не ради волшебства — ради музыки.
Джон-Том кивнул и улыбнулся старому мастеру. Возникшее между ними духовное родство выше такой малости, как межвидовые различия. Мастер должен быть вознагражден, и для этого нужно нечто торжественное и жизнеутверждающее — чествование.
Для Маджа, никогда не питавшего пристрастия к тяжелому металлу, в чествовании было слишком много чести, и он удрал из мастерской, зажав уши. За ним неохотно последовали Виджи и виновато потупившийся Перестраховщик.
Амальма хоть и морщилась, но осталась. А вот Кувир Кулб будто сбросил с плеч долой лет двадцать. Расплывшись в широченной улыбке, он начал прищелкивать пальцами и притопывать, размахивая в такт пушистым хвостом, будто метроном. Дом умолк на добрых пять минут, а потом начал подлаживаться к Джон-Тому — сперва осторожно, но постепенно все более уверенно.
Ни разу в жизни Джон-Том не был так счастлив — да и не играл так хорошо. Он приплясывал, кружился, подскакивал, выдал даже воздушное па а-ля Пит Таушенд. Когда же он, взмокнув от пота и тяжело, со вкусом дыша, закончил композицию, тишина в мастерской не наступила: Кувир Кулб, вскочив на ноги, громко зааплодировал.
— Какая глубина! Какое чувство! Какое проникновение и экспрессия! Какое буйное выражение собственной кармы.
— Вы о чем? — спросил Джон-Том, выпрямляясь.
— Как это называется?
— Это песня для моей любимой — жаль, что ее здесь нет, чтобы разделить со мной радость. «Лимонной песней» назвала ее группа тихих добродушных парней, именующих себя «Лед Зеппелин». Весьма, весьма утонченные ребята.
Кинкаджу отложил эти сведения в памяти и прошел в глубь мастерской.
— Пойдемте, молодой человек, я еще не все вам показал.
Его глаза сверкнули.
— Пожалуйста, давайте я расплачусь, пока не забыл. Только мой рюкзак в комнате.
— Никаких денег! Вы спасли мне жизнь — так не оскорбляйте меня этим предложением. Кроме того, вы уже вознаградили меня своей удивительно прочувствованной музыкой.
Он схватил Джон-Тома за руку и потащил за собой.
Всю заднюю стену от пола до потолка занимала картотека. До верхних ящиков можно было добраться при помощи стремянки на колесиках. Кулб поднялся на несколько ступеней, сверился с написанным крохотными буквами указателем, задержал палец в нужном месте и открыл один из ящиков. Его от края до края заполняли разноцветные бутылки пятидюймовой высоты, смахивающие на вышедшую из употребления молочную тару с той лишь разницей, что пробки были сделаны из золотистой ароматической смолы. Вынув одну бутылку, кинкаджу показал ее гостю.