Чароплет
Шрифт:
Дейдре поклонилась.
— Ты должна понимать, что душа — такой же город. Человеку приходится выбирать, что впускать в себя, а что отвергнуть. И если выбор окажется неправильным, душа погибнет. Понимаешь?
Дейдре всмотрелась в лицо канонистки, но прочла там лишь вежливый интерес.
— Да, миледи, про душу я понимаю, — солгала она.
— Хорошо. Ты славно потрудилась в тайной охране. За десять лет вы вдвоем с Тайфоном обратили в демонопоклонников всю мою городскую верхушку.
— Миледи, я…
— Не перебивай. Я тебя не виню,
Дейдре кивнула, не зная, что сказать.
— Дейдре, следует ли мне открыться тебе и силам, которые за тобой стоят?
Вопрос застал Дейдре врасплох. Канонистка обращается к ней как к равной. Расценивать это как предложение союза? Известно ли ей, что Дейдре борется с Тайфоном, или Кейла видит в ней лишь правую руку демона, которая скоро займет место Скитальца? Дейдре всматривалась в бесстрастные скульптурные черты в поисках подсказки.
Кажется, в многоцветных глазах мелькнул проблеск скрытого участия…
Нет, слишком рискованно. Нельзя ставить под угрозу самое заветное.
— Миледи, я в вашем распоряжении. Пропустите меня сквозь ваши стены, и моя преданность вам будет безграничной. А еще я клятвенно обещаю содействовать вашему благополучию при любых обстоятельствах, — добавила она, помедлив.
Канонистка выдержала ее взгляд. Что это, молчаливое согласие, невысказанная решимость? Как узнать? Наконец Кейла кивнула.
— Прекрасно. Тогда перейдем к интересующим тебя вопросам. Во-первых, Скиталец. Джей Амбер — вот имя, на которое он откликается.
— Джей Амбер, — повторила Дейдре. Наконец-то у нее есть противоядие от Скитальца. — И откуда оно такое? Остроземье? Вердант?
— Не знаю. Ему и самому, полагаю, неведомо.
Дейдре склонила голову в знак благодарности. В зале постепенно темнело — видимо, грозовые тучи добрались до города. Скоро хлынет дождь.
— На второй вопрос ответить сложнее — признаться честно, я и сама не до конца разобралась…
— Я внимательно слушаю.
Кейла откинулась на спинку трона.
— Каждое живое существо состоит из уникального текста на праязыке. И поскольку мир постоянно меняется, все живое в нем вынуждено меняться тоже, а значит, должен меняться и текст. Процесс этот для меня загадка, но я знаю, что пратексты способны копировать сами себя и компоноваться с другими текстами.
Дейдре кивнула.
— Тихое увядание — это результат попытки Разобщения изменить функционирование праязыка, а значит, и остальных языков нашего мира.
— Как именно изменить?
— Здесь замешаны различия между богами и людьми. — Кейла протяжно вздохнула. — Обе формы жизни — это одушевленный язык. Но люди созданы из праязыка, а божества — нет.
— Из какого же языка божества?
Канонистка покачала головой.
— Мне известно лишь, что каждое
Дейдре стоило больших усилий сохранить ровный тон.
— Но, миледи, не сочтите за дерзость, как же Тайфон хочет изменить праязык?
— С помощью изумруда, в котором содержатся чарописательские способности Никодимуса. Он хочет уподобить праязык божественным языкам.
— Но как?
Полубогиня подалась вперед.
— Исключив появление в нем ошибок.
Глава восемнадцатая
Попетляв по коридорам, Сайрус привел Франческу в узкую комнату с длинным столом в окружении разномастных стульев. На стене мерцали две свечи, слегка тянуло древесным дымком. После залитой солнцем и продуваемой всеми ветрами взлетной площадки комната казалась теплой уютной норой.
— Кают-компания, — пояснил Сайрус. — Ты голодная?
— Как волк среди зимы. Не помню, когда последний раз ела.
Сайрус подал ей стул и направился к двери в кладовую. Франческа села, только теперь чувствуя, как разом пропадают сотни впивавшихся в бедра и икры крохотных иголок. Еще бы, она ведь с предрассветной темноты на ногах.
— Вот так же ты охала каждый вечер, когда возвращалась из лечебницы! — крикнул Сайрус из кладовой.
Охала? Франческа никогда за собой такого не замечала. Хотя, если припомнить хорошенько, пожалуй, был какой-то жалобный стон. Она помассировала левое плечо.
— Здесь можно говорить?
Сайрус вернулся с оловянным кувшином и тарелкой, поставил на стол остроземские лепешки и тонко нарезанный твердый сыр, а потом разлил воду по глиняным кружкам.
— Если негромко, то вполне. Более укромного места в башне все равно не сыщешь.
Франческа завернула в лепешку ломоть сыра.
— Значит, теперь ты согласен, что мы овцы, лезущие в пасть к ликантропам? — спросила она, откусывая. Хлеб оказался слегка черствым, зато сыр был зрелый, щедро отдающий весь накопленный за сезон вкус. Рот наполнился слюной.
— Мы не лезем, Фран, нас толкнули.
— Думаешь, Дейдре нас подставила? — Франческа откусила еще.
— Может быть, — запивая водой сыр, кивнул Сайрус. — А может, кто-то другой.
Франческа поспешно дожевала лепешку.
— Слишком уж несоразмерные усилия, чтобы намекнуть свежеиспеченному клирику и не самому высокопоставленному иерофанту о грядущей попытке политеизма поднять голову.
— Не надо метафор, Фран, — устало попросил Сайрус. — Давай попроще.
— Хорошо. — Она проглотила еще кусок. — О назревающей второй гражданской, пропади она пропадом. И все равно непонятно. Зачем городить такой огород, чтобы натолкнуть нас на догадку? И что нам теперь с этой догадкой делать?