Чароплет
Шрифт:
Однако не успел маг запустить своим лингвистическим зельем в Никодимуса, как один из косых солнечных столбов мигнул и пропал. Затем второй. Книжники обернулись к окнам.
Пять кобольдов, прикрываясь преломляющими свет субтекстами, все это время карабкались на книжные стеллажи. Лишь теперь из-под растаявших на солнце укрывающих чар проступили их темно-синие силуэты с забранными в хвост светлыми гривами. Как и предполагалось, книжники не заметили маневра кобольдов, занятые борьбой с Никодимусом. Еще три окна потемнели, затянутые плотной тканью.
Водяной маг замахнулся склянкой,
Померкли последние лучи, погружая библиотеку в кромешную темноту, которую тут же огласил кобольдский победный клич. Никодимус узнал по голосу самого старшего из кобольдов, Жилу.
Кто-то из книжников запустил по окнам кометой из серебряных фраз, однако в темноте промахнулся, и заклинание, разбившись о потолок, осыпалось дождем бледных осколков. Никодимус позволил себе секундное злорадство — посмотрим, как вы теперь запоете!
Он отредактировал заклинания, вытатуированные вокруг рубца на затылке.
Шрам этот оставил ему на память Тайфон, когда помещал часть сознания Никодимуса в изумруд, и с тех пор камень и рубец призывали друг друга, стремясь воссоединиться. Из-за этой незримой связи у Никодимуса в Звездной академии возникали провидческие кошмары, выдающие недругам его местонахождение. После побега Никодимус прикрывал шрам магической татуировкой, и только сейчас, впервые за долгие годы, ослабил защиту.
Тут же стало ясно, что изумруд — на другом конце библиотеки, сразу за кованой дверью, скрывающей вход в кабинет Тайфона. Заодно камень подтвердил, что сознание демона временно разобрано для большей сосредоточенности на мыслительной работе. Никодимус специально планировал набег так, чтобы подгадать к нападению ликантропов и краткому мигу уязвимости Тайфона.
В кромешной тьме что-то слабо замерцало. Обернувшись, Никодимус увидел, что гидромант привел в действие склянку с люцерином, и та излучает рассеянное голубоватое сияние. Потом загорелся еще огонек — тоненький, мигающий. Это сраженный Никодимусовым топориком чарослов — судя по всему, триллинонский пиромант, — превозмогая слабость, создал несколько воспламеняющихся фраз в надежде слегка разогнать темноту и кобольдские чары.
Ничего, пустяки. Темный предмет — то ли топорик, то ли книга — выбил склянку с люцерином из рук мага, разметав веером осколки и расплескав по полу светящуюся жидкость. Другой неопознанный снаряд затушил огонек пироманта. Снова наступила непроглядная темень, и ученики Никодимуса полезли по стеллажам вниз. На коже их горели фиолетово-индиговые заклинания.
Дрожащим голосом один из книжников позвал на помощь. Главное помнить, что это демонопоклонники и с ними нельзя по-другому… Другие два завопили истошно. Один взмолился о пощаде — ответом ему был грозный воинственный клич молодого кобольда по имени Яш.
Никодимус отвернулся. Через миг все голоса оборвались. Демонопоклонников заставили замолчать — может, заклинанием, а может, топориком. Не думать об этом.
Двинувшись на зов изумруда, Никодимус застыл перед тяжелой кованой дверью
Никодимус похолодел, а потом выругался, прислушавшись. Какофония становилась громче, накатывая волнами.
Выходит, не показалось.
Этот вой означает напасть пострашнее любого землетрясения. Почему-то вернулся Саванный Скиталец.
Никодимус, не удержавшись, выругался снова. Все ведь было рассчитано, ликантропам полагалось отвлечь и Скитальца, и канонистку на долгие часы…
Приложив ладонь к двери, Никодимус нащупал целый панцирь из защитных чар в ярд толщиной. Прорубаться через него — полчаса, не меньше. Плохо. Скиталец слишком близко, внутри святилища с ним будет не сладить.
Закипев от досады и гнева, Никодимус прикрыл шрам татуировкой, вновь разрывая связь между двумя частями своего «я».
Набег провалился. Если Скиталец застигнет их в святилище, начнется бойня. Здание содрогнулось снова, и вой стих. Развернувшись, Никодимус помчался к выходу из темной библиотеки.
— Изгарь, Жила, ко мне! — скомандовал он. — Остальные следом. Сматываем удочки!
Глава четвертая
С Дейдре на руках Франческа взбиралась по восточной лестнице. Речь вернулась, однако перед глазами по-прежнему плыли оранжевые пятна.
Только на втором пролете Франческа дала волю жгучему страху и смятению. А потом заставила себя успокоиться. Пора прибегнуть к испытанному целительскому приему: если взять себя в руки не удается, держи хотя бы лицо.
— Знаете, миледи, — проговорила Франческа, стараясь не пыхтеть, — вы, кажется, нашли беспроигрышный способ повышать целительское мастерство.
— Это какой? — изогнула брови Дейдре.
— Обычно от клирика, отправившего пациента в мир иной, никаких дальнейших усилий не требуется — разве что присутствие на похоронах.
— Но если обязать каждого целителя тащить свой позор шесть пролетов вверх по лестнице… — догадалась Дейдре.
— Нас ждет золотой век, мы распахнем врата бессмертия. Умирать будет позволено только самым невесомым.
— Магистра, вы намекаете, что я толстая? — притворно оскорбилась аватара.
— Вы-то? Да вы былинка. Я двух таких, как вы, за пояс заткну.
Франческа перехватила свою ношу поудобнее, поворачивая на очередной пролет.
— То есть теперь вы хотите сказать, что я недомерок?
— Нет, миледи, я не дерзну оскорбить аватару.
— Что же, как не беспримерная дерзость с вашей стороны — дразнить верховное божество, чтобы разрядить обстановку? Если бы мы не спасались сейчас от участи, которая хуже смерти, я бы в вас влюбилась.
— Я бы тоже в вас влюбилась, миледи, не будь вы таким тяжеленным недомерком.
Дейдре рассмеялась.
— Я почти жалею, что втянула вас в эту передрягу.
— Какую именно?
Ответить Дейдре не успела, по лестнице прокатился вой, а следом — отдаленный топот. Лицо аватары окаменело.