Чарослов
Шрифт:
— О, — только и сумел выговорить Нико, осознавая, что имел в виду Шеннон. — А может, именно это и задумал Создатель, сотворив Праязык? Любой смертный, который попытался бы читать или писать на столь сложном языке, почувствовал бы себя какографом.
— И не какографом даже, а полным профаном.
Руки Нико снова задрожали от волнения.
— Магистр, а вдруг моя какография как-то связана с Праязыком? Что, если друидка права и монстр украл часть моей души и поместил в изумруд? Значит, я не должен был стать какографом!
Вместо ответа Шеннон зашагал к концу Веретенного моста, прямо к отвесной скале с хтоническими
Старик заговорил:
— Мальчик мой, возможно, прямо сейчас, на наших глазах, исполняется пророчество. Утро нападения дракона на Триллинон могло ознаменовать начало конфликта, которому суждено затронуть все королевства и стать угрозой существованию человеческого языка. Однако сейчас меня больше тревожит перемена, которую я слышу в твоем голосе.
Он остановился и повернулся к Нико.
— Ты считаешь себя Альционом?
— Я… — Нико запнулся. — По-вашему, глупо с моей стороны верить словам друидки насчет пророчества?
Старый волшебник покачал головой.
— Ни в коем случае. Помимо открывшихся обстоятельств, связывающих тебя с пророчеством, я заметил странный эффект, который ты оказываешь на тексты. Взять хотя бы прошлую ночь: исказив текст горгульи, ты поднял ее уровень восприятия и каким-то образом научил конструкт мыслить свободно. Я впервые сталкиваюсь с подобным. Это может говорить о том, что ты Альцион, а может быть вызвано другой причиной, имеющей отношение к пророчеству. Однако ты не ответил на мой вопрос: ты считаешь себя Альционом?
— Я не… я не знаю. Наверное, вы правы, не стоит спешить с выводами. На самом деле, я переживаю из-за своей какографии. Раз убийца магическим образом украл мою способность различать руны, может, если я также прибегну к помощи магии, мне удастся ее вернуть?!
Шеннон скрестил руки на груди.
— Что для тебя важнее: исполнить свою роль в пророчестве или избавиться от какографии?
Нико покачал головой.
— Если демонопоклонник украл мою способность колдовать, значит, моя какография и пророчество как-то связаны. Магистр, разве вы не видите? Может, я не прирожденный какограф?
— Прирожденный какограф? — переспросил Шеннон, вскидывая брови. — Никодимус, даже если нам удастся полностью избавиться от твоего недуга, это не перечеркнет того, что с тобой произошло. Ты — тот, кто ты есть, — вот что важно. Пойми, избавление от какографии ничего не изменит.
Нико не верил своим ушам.
— Это изменит все!
Шеннон снова зашагал по мосту.
— Наверное, еще не время…
Нико поспешил следом.
— Магистр, вас расстроит, если я научусь различать руны?
Шеннон продолжал идти.
— К чему этот вопрос?
— Вы разбиваете мою последнюю надежду вновь обрести себя!
— Тебе и не нужно обретать себя. Ты всегда был самим собой, и не…
Впервые за все время Нико намеренно перебил наставника:
— Вы думаете, я обрел себя? Раз мне суждено всегда быть вашим карманным уродцем, тогда не знаю, зачем вообще стараться сохранить мне жизнь!
И наставник, и ученик остановились.
Внезапно до Нико дошло, что он почти выкрикнул последние два слова. Он отвернулся.
Подойдя к ограде моста, Нико облокотился о перила и попробовал восстановить дыхание.
Далеко
— Карманный уродец, значит… — медленно произнес Шеннон. — Понятно.
— Я знаю, как вы выбираете отсталого мальчишку из каждого набора, — ответил Нико. — И Девин тоже знает. Пламя небес, да вся академия в курсе!
В воздухе повисла напряженная тишина, которую прервал лишь шелест их мантий на разыгравшемся ветру.
Наконец Шеннон заговорил, негромко, с горечью в голосе:
— Изгнание из Астрофела стало для меня сокрушительным ударом. Я потерял все: жену, сына, зрение, рукописи. Я мог бы опустить руки и позволить утрате иссушить меня целиком — от сердца до кожных покровов.
Нико обернулся и взглянул на наставника.
Азура подсунула голову под самый подбородок Шеннону, чтобы волшебник мог почесать ей шею.
— Мои исследования пропали втуне, — с грустью произнес волшебник. — Столько чудесных открытый, которые я сделал в Астрофеле… Увы, в этом захолустье, на отшибе науки я едва мог рассчитывать на четверть былых достижений. В Астрофеле к моим услугам был целый штат блестящих помощников. А здесь я обучал новичков-какографов, чтобы те не поранили самих себя. Политика служила постоянным напоминанием о моих грехах. — Старый волшебник раздраженно фыркнул. — Я потратил годы, тоскуя по утраченному. Пока однажды в мой кабинет не вбежал заплаканный мальчишка-какограф… Он со слезами на глазах благодарил меня за все, что я сделал. По правде говоря, я ничего особенного не делал — по крайней мере больше, чем от меня требовалось. Но в ту секунду я увидел перед собой растроганного парнишку, который отчаянно нуждался в моем участии. Он вернул мне смысл жизни. Его звали Аллен, того паренька из Лорна. Теперь он в Астрофеле. Северяне даже не заподозрили, что он, дипломированный библиотекарь, страдает от какографии.
Шеннон замолчал.
— Ты думаешь, я взял тебя в помощники из жалости? По-твоему, я держу под рукой какографа, чтобы самоутверждаться за его счет? Чтобы ощущать собственное величие, как когда-то давно, во время выступления перед Долгим Советом? Что ж, если ты так считаешь, Никодимус Марка, ты просто дурак.
Юноша надолго притих.
— Почему же тогда вы выбрали меня в помощники?
Шеннон указал на свои молочно-белые глаза.
— Я выбрал тебя, потому что в прошлом всегда понимал какографов, а они понимали меня. Я выбрал тебя, поскольку полагал, что ты больше других нуждаешься в моей помощи. К тому же из тебя вышел толковый ассистент. Когда ты сплетаешь чары, я трачу лишь четверть времени, которое обычно уходит на составление заклятия… — Наконец старик проворчал: — Ты удовлетворен моими объяснениями?
Нико не ответил, и старый волшебник направился к горе.
— Тогда пойдем. Скоро явятся стражники.
Большую часть пути до скал они прошли молча. Шаги отдавались громким, почти неестественным эхом. Нико вдохнул поглубже и только потом решился нарушить молчание:
— Простите меня, магистр. Знаете… когда появился шанс покончить с моей какографией…
— Прекрасно тебя понимаю, — отрезал Шеннон. Они остановились перед отвесным склоном. — А теперь за дело. Тебе известно, зачем мы пришли на Веретенный мост?