Чаровница из Беккена
Шрифт:
Кадарин лишь сдержанно пожелал нам счастливого пути. В его прощании не было желчи, а во взгляде зла. Только печаль и душевная усталость… такая, какую, вероятно, могут испытывать лишь трехсотлетние мудрецы, не раз повидавшие на своем веку крушение чьих-то разбитых сердец.
Вот только теперь то было сердце его любимой дочери.
На подъезде к дому нас ожидала карета. Нет, не та с единорогами, но столь же роскошная: белый лак округлых боков с серебряным плетением поверх, имитирующим перекрестие лоз и цветов — не дать, не взять, шкатулка для драгоценностей, а не средство передвижения.
В нее были запряжены три белых коня, разумеется,
Точно в насмешку нашей спешке, карета двинулась медленно, огибая запутанные улочки города.
— Здесь не принято передвигаться иначе как пешим ходом, — сказал Луциан в ответ на мой невысказанный вопрос, — но и во дворец являться на своих двоих неприлично. Всего существует два дворца — внешний и внутренний. Во внешнем расположены казармы, городская управа, дома прославленных ученых, советников и прочих вельмож, а также младших от старшей крови эльфийских монархов. Туда можно попасть в любое время. А вот во внутренний дворец не явиться иначе как по приглашению кого-то из детей старшей крови. Именно туда мы и направляемся. — Мужчина сказал это без улыбки и взял мои руки в свои. — Ты веришь мне, Лобелия?
Странный вопрос после всего. Я сделала свой выбор, прыгнула в его объятия очертя голову. Ну, а что? Разве не того требует от наших сердец любовь — верить искренне и безрассудно, отдавая все без остатка.
— Конечно верю, — прошептала я в ответ. — Я же люблю тебя.
Ах, до чего же приятно было произносить это вслух!
Он улыбнулся, мой вечно серьезный колдун, и порывисто склонился ко мне, чтобы поцеловать, мягко и опьяняюще прекрасно. Его аромат, его глаза так близко, прикрытые опушкой темных ресниц. Его пальцы, касавшиеся меня осторожно, трепетно точно я была не прочнее крыльев бабочки — все это рождало во мне какое-то невероятное чувство. Тягучее тепло, негу охватывавшую все тело и накапливавшуюся где-то внизу живота.
Мне не хотелось прерывать наш поцелуй — это сделал он и мне показалось, что то стоило ему неимоверных усилий.
Он прижался своим лбом в моему и тяжело дышал, собираясь с мыслями.
— Обещай… обещай, что чтобы не случилось, ты больше никогда не позволишь кому-то касаться себя против твоей воли?
Что еще за вопрос такой?! Я почти обиделась на Луциана. За кого он меня принимает! И сам же знает, что все что произошло со мной в «Лиловой Розе» было… особыми обстоятельствами. Будь у меня действительно иной выбор, я бы ни за что в жизни не разделила судьбу своих сестер!
— Что ты такое говоришь? Я не хочу, чтобы кто-то еще вообще касался меня кроме тебя!
То, что отразилось в его глазах озадачило меня — ему что же, было больно это слышать?
— Ты веришь… веришь этим грязным сплетням про то, что проклятье владеет мной? Что все, чего хочет мой дух — это растрачивать силу? Что мной управляет этот ваш треклятый эльфийский источник? — я закипала все сильнее. — И что же… ты готов был бы мириться с тем, что у меня будут мужчины и кроме тебя?
Признаюсь, честно, в тот момент я как никогда была близка к тому, чтобы избить человека. Безжалостно и до полусмерти!
Луциан откинул с моего лба
— Не знаю, когда ты красивее, когда злишься или когда смеешься.
— Не меняй тему. — Я зло отстранила его руку от своего лица. — Ты раздражаешь меня этим своим «Лобелия, я хочу, чтобы ты еще подумала» и сразу за тем «Я люблю тебя, Лобелия. Ох, я даже не знаю, когда ты красивее» бла-бла-бла! Ты все время говоришь мне, что тебе важно мое мнение, но сам своего что же, не имеешь? — Кажется кипучее раздражение достигло во мне своего пика. Ему нравится какова я в гневе? Ха! Пусть подумает дважды, прежде чем бесить меня этими своими ужимками! — Почему ты постоянно… постоянно сыпешь какими-то намеками?! Так ты обо мне думаешь? Что раз я всю жизнь прожила в борделе, то я распущена настолько, что одного тебя мне будет мало?
Выдохнув наконец все то, что накопилось в груди и мешало дышать, я посмотрела на него — Луциан казался потерянным. Еще мгновение назад мы изнывали от нежности друг к другу, а теперь он отстранился и выглядел так, словно я не по душам с ним разговариваю, а заставляю есть прах его собственной бабушки.
— Я… когда я рядом с тобой, я чувствую себя вором. — Жестко ответил он, подняв на меня взгляд своих ярких ледяных глаз. — Я смотрю на тебя и вижу жизнь, которой хочу жить. Девушку, с которой готов провести все отмеренное мне время, неважно будет то один последний день или целая вечность. И это словно… озеро полное чистой прохладной влаги, окруженное тенью пальм. Благословенный оазис в пустыне — а я, путник, не пивший воды уже несколько дней. И я боюсь приблизиться к тебе, потому что если это мираж, то мое сердце просто разорвется на части, и я умру на месте.
Я взяла его руку и прижала к своей щеке, сказала:
— Но я же настоящая! Вот, я здесь, радом с тобой. И я не растворюсь в воздухе, если ты приблизишься. Я хочу, чтобы ты стал ближе ко мне, Луциан…
— Нет. — Он аккуратно высвободил руку и скрыл в ладонях свое лицо. — Ты не понимаешь… Лобелия, я поступаю с тобой скверно! Я трус и вор, так и есть. — Я видела, что колдуну стало тяжелее дышать, эмоции переполняли его, то что он говорил, явно причиняло ему неимоверную боль. — Я просто не могу рассказать тебе… не могу позволить тебе решить мою судьбу, но и отпустить тебя, остаться снова наедине с собой… — Низкой стон и отчаянье вырвались из его груди и Луциан сполз к моим ногам, уронил голову мне на колени, зарывшись в легкие складки тонкого шелкового платья. — Скажи это снова. Прошу тебя… — прошептал он.
Я была совершенно растеряна. Что я могла думать в тот момент? Мне было его бесконечно жаль. До того, что на глаза сами собой навернулись слезы… и вместе с тем его слова пугали меня!
О чем таком он не может мне рассказать? Какая страшная тайна может быть между нами, что она до такой степени отравляет его существование и мешает Луциану, моему любимому мужчине открыться мне на встречу, так же, как я ему? Не ужели и без этого мало в нашей жизни мрака и несчастий?
Я прижала свои холодные руки к горячим, влажным щекам Луция, подняла его лицо от своих колен и посмотрела прямо в распахнутые мне на встречу глаза. В них было столько боли, что у меня дрогнуло сердце — какой ужас может заставить мужчину вот так беззвучно плакать, словно мальчишку? Да и не просто мужчину, а черного барона, магистра колдовского ордена, которому подчиняются все демоны, проникшие в Эвенор с изнанки мира.