Чарусские лесорубы
Шрифт:
— С обеда меняла цепь-то?
— Сменила.
Он включил мотор, прислушался к его работе. И чтобы испробовать пилу, шагнул к толстой, не до конца перепиленной сосне, уже пустившей по срезу янтарные слезы.
23
Приехав в Новинку, Зырянов первым долгом отправился в лесосеки. Попутная автомашина доставила его по лежневке к эстакаде, где бригадиром разделочно-погрузочной бригады работал Харитон Богданов. Эта эстакада походила на горбатый помост из бревен. Туда заходили тракторы, втаскивали за собой пучки хлыстов.
Шишигин, вооруженный меркой-палкой с зарубками, размечал хлысты, выкраивал из них строевые бревна, шпальные кряжи, рудничную стойку. Но особенно Шишигин был неравнодушен к телеграфным столбам. Он буквально «охотился» за такими хлыстами, из которых можно было выкроить столб. В его представлении телеграфные столбы были самой ценной продукцией. Над ним смеялись: дескать, сам маленький, бог роста не дал, так завидует телеграфным столбам. Тем, кто подтрунивал над ним, Шишигин со всей серьезностью разъяснял, что такое телеграфный столб. Столбами обставлен весь мир. Столбы, с натянутой на них проволокой, соединяют города с селами и деревнями. Без телеграфа и телефона теперь никто не живет. И что самое главное (тут Шишигин назидательно выставлял крючковатый указательный палец) — через эти столбы можно разговаривать с другими странами… Исполнял свое дело Шишигин с большой охотой, с умом. Если попадалась береза, то знал, что кряжи ее пойдут на фанерную фабрику, а из осины люди станут делать спички.
Харитон Богданов с электрической пилой шел вслед за Шишигиным и по его зарубкам на хлыстах распиливал древесину.
Не успел еще Зырянов вылезти из кабинки автомашины, как Богданов крикнул ему:
— Замполит, эй! Вот тебя-то мне и надо.
— В чем дело? — спросил Зырянов, подходя к Богданову. — Здравствуйте, Харитон Клавдиевич!
— А вот погляди кругом и скажи, разве это порядок? Погляди, на эстакаде-то хоть шаром покати. Лесу нет. Тот сидит, другой сидит. Расселись, как сычи, на бревнышках. А вон Шишига нос прочищает, как пичужка на заре.
— Лес не успевают подвозить?
— Через час по ложке дают. И что они там в делянках делают? Говорят, лесу там навалено полно, а подвозки нет. Так и подмывает самому пойти по делянкам и навести порядок. С утра, как придешь на эстакаду, начинаешь выжидать, пока тебе подвезут хлысты. Воз привезут, ты его тут же разделаешь и снова сидишь. Прямо-таки обидно!
Богданов нервничал, глаза его были неспокойны. Он то и дело запускал руку в карман ватных брюк, доставал какие-то таблетки и кидал в рот.
— Вы что же, Харитон Клавдиевич, конфетами себя успокаиваете?
— Не конфеты это! Меня докторица ваша, Багрянцева, лечить взялась. Какие-то таблетки мне дает от нервов.
— И помогает лекарство?
— Кабы не помогало, давно бы опять разошелся, перемутовил все в делянках, трактористов и мастеров по лесу расшвырял.
— Терпенье, Харитон Клавдиевич! Наведем порядок.
— Давно об этом от Чибисова слышу, да толку не вижу.
— И Москва не сразу строилась, Харитон Клавдиевич. Скоро в Новинке будет рабочее собрание. Приходите.
— А чего я не видал на вашем собрании?
— Поговорим, как работаем и как надо работать. Послушаете, может быть, и сами выступите, скажете, как лучше организовать труд, чтобы не сидеть без дела на эстакаде и не портить нервы…
— Нет уж. Не ходил
— Ну как нечего? Мы тут сами себе хозяева. Как решим, так и будет. И в работе и в жизни все зависит от народа, а не от начальников.
— Давно об этом слышу, замполит. Только вот я до старости дожил, а все по свету мыкаюсь неустроенный.
— А кто в этом виноват, Харитон Клавдиевич? Как бы вы хотели жить? В чем настоящая жизнь человека?
— Долго рассказывать, замполит. За последние годы, когда над жизнью своей стал задумываться, я ночами иной раз не сплю. Лежу и думаю. Сколько за это время мыслей в голове побывает… Разве скоро об этом расскажешь?
— А о чем думаете?
— Так видишь: мне уже сорок пять стукнуло, а у меня ни жены, ни дитя, ни собственного угла. Даже живешь в общежитии на одной ноге с Шишигой, с Гришкой Синько. Ну, им-то не обидно, они отпетые головы. А я, можно сказать, шел, шел десятки годов и никуда не пришел, стою на перепутье. Теперь бы мне первым делом, семью, дом, хороший заработок и покой. Больше мне ничего не надо. От некоторых слышу про какой-то этакий коллектив, про какой-то особый труд, энтузиазм, слово-то какое, язык сломаешь! Все это чепуха. Труд, он везде один, он как хомут для лошади: не повезешь — кормить не станут.
— Выходит, Харитон Клавдиевич, человек работает за кусок хлеба?
— А как же иначе? За хлеб, за обувку, одежку. На себя работаешь, не на дядьку же?
— А вы, Харитон Клавдиевич, все же похаживайте-ка на рабочие собрания. Может быть, кое-что и поймете для себя. А поймете — для вас жизнь покажется светлее. У жизни-то две стороны: одна темная, другая светлая.
— Спасибо за совет, замполит.
— Пожалуйста, Харитон Клавдиевич. А вообще-то, не чурайтесь людей. Они, право, неплохие. Один ум хорош, а два, говорят, лучше. Если явится потребность потолковать по душам или вопросы какие будут — приходите ко мне запросто. Рад буду. Я ведь теперь тут часто бываю, живу в квартире приезжих. Если не знаете, где она, — попросите вашу уборщицу Дарью Цветкову, пусть проводит ко мне… С Цветковой-то вы мирно живете?
— Вроде, мирно. Женщина она душевная и уважительная.
— И прекрасно! На рабочее собрание тоже приходите. А где Синько? Что-то я не вижу его среди ваших людей.
— Синько я вытурил из бригады.
— Выгнал? За что?
— Бился, бился с ним, человека из него не получается. Лодырь несусветный. Только отвернешься, смотришь — он уже сидит. А то в кусты уйдет, будто до ветру, а сам швырк в делянку к девкам и околачивается возле них. Ну, раз так, ступай, говорю, в делянку, работай там, хватит тебе сидеть на шее других.
— Где он работает? В какой делянке?
— Да вот там, за кулисой, на ручной заготовке дров, — сказал Богданов, махнув рукой в сторону узкой полосы леса, стоявшего между эстакадой и лесосекой.
Из-за лесной кулисы показался, наконец, «Котик» — трактор «КТ-12» с широкими эластичными гусеницами, оставляющими следы, похожие на копытца, с глухой кабинкой, чем-то напоминающей огромные защитные очки. Прогремев по настилу, точно по клавишам, трактор втащил на помост на своем загривке пучок бревен, механически освободился от груза и остановился.