Чарусские лесорубы
Шрифт:
— Горько, подсластить!
— Уже рассластили! — отвечал Березин, подмигивая.
Почти перед самой Новинкой на крутом повороте дороги кони встали, захрапели, попятились. Перед ними был высокий завал из елок, из хвороста, из сушника. Из-за засады раздались крики, ружейные выстрелы. Первая тройка круто повернула, шарахнулась в сторону, в снег, кошевка перевернулась, и Харитон с Дарьей оказались в сугробе.
Наверху завала с берданкой появился пилоправ Кукаркин.
— Ага, перетрусили!
Из-за завала высыпала с гармошкой веселая пестрая толпа.
— Выкуп нам за невесту давайте, выкуп! — кричали женщины.
— А нам
Все окружили Харитона и Дарью, начали отряхивать с них снег; потом повели за завал, где посреди дороги стоял стол, на столе водка, тарелки с вилками. Над костром в сторонке висело ведро, в котором варились пельмени.
Достав из кармана бутылку и стаканчик, Шишигин угостил сначала Кукаркина, потом стал обносить всю его компанию.
На столе в клубах пара появились горячие пельмени.
— Прошу к столу! — скомандовал пилоправ.
И снова всем стало горько, снова виновникам торжества пришлось сластить продукцию водочного завода.
Завал был раскидан на стороны, и тройки помчались дальше. Вслед за ними, наигрывая в гармонь, с песнями и пляской направилась в Новинку ватага пилоправа Кукаркина, шествие которой замыкала подвода со столом и посудой.
В Новинке Харитона и Дарью высадили среди улицы. От самой дороги к большому двухэтажному дому были разостланы полоски ярких половиков. Минуя Дарьину каморку и мужское общежитие, половики вели вверх по лестнице на второй этаж. Богдановы шли под ручку впереди, а за ними — гости, за гостями гудела праздничная толпа.
На втором этаже в коридоре Березин вышел вперед, подошел к двери, обитой войлоком и клеенкой, щелкнул внутренним замком и, подавая ключ Богданову, сказал:
— Харитон Клавдиевич, вот ключ от вашей новой квартиры. Живите, будьте счастливы, всем довольны… Прошу, заходите!
И распахнул дверь.
Богданов перешагнул порог, огляделся.
В большой светлой комнате у глухой стены стояла накрытая пышная никелированная кровать, над ней висела написанная маслом, в массивной раме копия с картины Шишкина «Утро в сосновом лесу». В углу на отдельном столике стоял радиоприемник. Посредине комнаты находился сервированный стол, плотно обставленный кругом стульями. Новенькая посуда на белоснежной скатерти, приборы из нержавеющей стали, бутылки с винами — все это блестело, играло.
— Пожалуйста, раздевайтесь, вот вешалка! — говорил Березин. — Чувствуйте себя как в своем собственном доме. Все это ваше.
Глаза у Харитона вдруг стали влажными.
— Кого мне благодарить за это? — взволнованно заговорил он, сдергивая перчатки и комкая их в руках.
— Себя благодарите. Свой труд.
— А я что сделал? Я тут еще новичок.
— Приживетесь — и не будете новичком. Вы нам построили эти новые дома. Из-за вас отгрузка леса с эстакады не задерживается. Вы ведь ходите на работу не погоду пинать. Вы думаете, мы не видим, кто как работает и кто чего заслуживает? А в общем, раздевайтесь, будем продолжать гулять. Мы дома, мы у себя, и нам никто не помешает праздновать так, как хочется. А отгуляем — еще крепче за работу примемся… Дружка! Где дружка?
— Шишигин вышел, сейчас придет! — сказал кто-то из гостей, толпившихся у вешалки.
Пока гости раздевались, осматривали комнату, в дверях показался Шишигин. В руках у него был богдановский облезлый сундучок, черный жестяной котелок, а за плечом на ремне гармония.
— Ты где пропадаешь? — крикнул на него Березин. — Приступай к своим обязанностям,
— Гы, угощай! Надо сначала женихово приданое притащить, потом гулять. Что я, порядка разве не знаю?
Он поставил сундучок среди пола и откинул крышку. В нем наверху лежали стоптанные сапоги.
— Вот это жениховы скороходы, — начал он, выкладывая на пол из сундучка, для смеху, разное имущество. — Это мыльница и кисточка для бритья, а это новые портянки, пригодятся потом на подгузки.
Богданов вдруг вскипел:
— Шишигин, убери! — прорычал он.
К нему подошла Дарья, взяла за руку.
— Не трожь, Харитоша! Пускай. Чем больше смеху, тем лучше.
Богданов сразу обмяк.
— Ты сама, Даша, командуй. Сади гостей за стол.
— Обожди, Харитоша. Еще не все готово.
Пришел Чибисов с женой, сухой, высокой женщиной, закутавшейся в лисий воротник. В руках у начальника лесопункта была корзинка, накрытая газетой.
— Можно? — спросил он.
Богданов снова было начал хмуриться. Дарья заметила это.
— Будь ласков, будь вежлив, принимай гостей, Харитоша! — шепнула она ему и пошла навстречу Чибисову.
— Пожалуйте, пожалуйте, дорогие гостеньки! Раздевайтесь.
Евгений Тарасович подошел к Богданову.
— Харитон Клавдиевич, прошу извинить незваного гостя. Между нами и кошки и собаки бегали. Забудем старое. У всех у нас должна быть только одна забота — о деле, на которое мы поставлены. Это самое главное. У всех у нас есть свой гонор, свои недостатки. Надо ломать себя, если это в наших общих интересах… Поздравляю вас, Харитон Клавдиевич, с законным браком! Желаю счастья в семейной жизни, в труде. А это примите от меня скромный подарок.
Он поставил корзинку возле стола.
На Богданова будто напал столбняк, он стоял точно ошеломленный: что-то хотел сказать — и не мог, хотел сорваться с места — и не мог. Потом качнулся, кинулся к Чибисову, взял его руку и сколько было силы сжал в своих ладонях.
— Евгений Тарасович, зачем вы извиняетесь? Ведь я тоже был виноватый в дрязгах. Раздевайтесь, пожалуйста!.. Даша, сади гостя на почетное место и угощай!
Потом появились ряженые с подведенными сажей бровями и усами, в вывернутых шубах, в бумажных колпаках, верхом на коромыслах, с тазами, ведрами. Тут были и клоун, и гадалка, и цыган, разыскивающий с уздечкой чужую лошадь, и охотник с берданкой, который носил в руке медвежье ухо и рассказывал, как он тянул из берлоги медведя — ухо оборвал, а медведя вытянуть так и не смог. Ряженые начали петь, плясать, названивая в тазы… И все пошли крутиться возле молодых.
38
За праздники, пока люди отсиживались в домах, выпало столько снега, что он завалил все дороги в лес, тропки в делянки, похоронил под собой электрические станции, кабели, лебедки, эстакады. Вышедшие из гаража автомашины тут же забуксовали и не могли пробраться к трассе лежневой дороги. Подвязанные к колесам цепи яростно шлепали по снегу, выбивали под скатами ямины. Машины сердито урчали, дергались вперед, назад, а с места — никуда. Электропильщики, сучкорубы, рабочие эстакад, выстроившись гуськом, прокладывали себе путь в лесосеки ногами: передние шли прямо по пояс в снегу, скоро выбивались из сил и уступали место другим. Это был утомительный переход через бесконечные заснеженные пространства, каждый метр которых приходилось преодолевать с неимоверным трудом.