Чары Тьмы
Шрифт:
Отхлебнув еще глоток из сосуда, Пиребан отважно подошел к медведю и забрался ему на спину. Старик последовал за ним.
— Какая удача, что мы говорим на одном языке, — заметил Пиребан.
— Это вовсе не так, — возразил старик, — я добился взаимопонимания с помощью чар, когда прикоснулся к твоим ушам и губам.
Лесенку убрали в сторону, медведь зарычал и вразвалку двинулся по берегу в обратный путь. Снова запели трубы и заухали барабаны, и киты в чернильно-молочных водах повернули в глубь океана.
— Куда теперь? — беспечно осведомился
— В Сияющий Город.
— Вперед! Вперед! — закричал хмельной от лунного вина Пиребан, размахивая руками, улыбаясь и смущая своим поведением лунного медведя.
Всю дорогу (а путешествие длилось несколько земных часов) облаченный в золото старик, носивший титул Первого господина и обладавший здесь большой властью, говорил не переставая. Второй и третий старейшины, тоже восседавшие на медведях, иногда дополняли его рассказ подробностями или вспоминали какой-нибудь анекдот.
— Не обращай на них внимания, — посоветовал Первый господин. — Они от старости совсем выжили из ума. Я, хотя и старше их и разменял уже второе тысячелетия, нахожусь в полном расцвете сил, как ты можешь заметить.
Пиребан не слишком этому поверил. Первый господин выглядел лет на девяносто, а два других старичка — и того меньше.
Между тем шествие, возглавляемое медведями, поднялось ущельем по террасированному склону и углубилось в горы.
Ущелье гудело как орган от задувавшего ветра. Над головой курились уходящие в бесконечность вершины. Первый господин сообщил Пиребану, что это дует сухой мороз, скапливавшийся здесь в течение зимы и весны.
— Летом наступает жара, — добавил он, — и, как ты сам увидишь, в это время года мы ходим почти голые, в одном лишь меховом платье.
— Однако на другой стороне диска, — заметил Пиребан, не забывавший то и дело прикладываться к сосуду из лунного камня, — невыносимо жарко. Как это получается?
— О каком диске ты говоришь?
— О лунном диске, на котором мы сейчас находимся.
— Какие глупости! — воскликнул Первый господин. — Никакой другой стороны не может быть. Я вижу, ты хочешь испытать меня. Есть только эта земля, это море и солнечный шар, на котором ты обитал, прежде чем упал сюда.
— Как тебе угодно, — откликнулся Пиребан, успевший за годы службы в храме усвоить, что лучше не бороться с предрассудками.
— Земля, на которую ты спустился или упал, называется Дунивеем. И окружает ее море Дунивей. А когда мы минуем горную цепь Дунивея, то достигнем Сияющего города.
— И я стану царем Дунивея? — поинтересовался Пиребан.
— В том случае, если пройдешь испытание, — ответил Первый господин.
— Какое испытание?
— Пока я не могу сказать тебе об этом. — Однако Первый господин не считал зазорным болтать обо всем остальном, и Пиребан попытался худо-бедно составить некоторую картину лунного мироздания на основании его рассказа.
Этот мир, расположенный в глубинах луны представлял собой материк, по которому они сейчас двигались, и омывавший его океан. В сером небе
Однако лунное солнце, с точки зрения Пиребана, представляло из себя чахлый цветок. Когда оно проходило над горными вершинами и над городом, расположенным среди гор, туземцы объявляли, что наступило лето, снимали с себя около десятка одеяний и прославляли благодатное тепло.
Год в Дунивее был равен одному земному месяцу и состоял из четырех сезонов.
Лето длилось семь дней, причем, ночь за эту неделю не наступала ни разу. Лету предшествовала семидневная весна, во время которой солнце покидало океан и двигалось в глубь материка. Затем следовала семидневная осень, когда солнце блуждало между материком и морем. В период семидневной зимы солнце больше всего удалялось от материка, так что с берега оно казалось мерцающей в темноте звездой. Тогда наступали ночь и невыносимая стужа.
Пиребану пришло в голову, что, несмотря на временные различия и другие внешние проявления, это внутреннее движение солнца может быть связано с разными лунными фазами, наблюдаемыми с Земли. Лето в Дунивее наступало при полной луне, весна и осень, когда солнце приближалось к материку или удалялось, соответствовали периоду растущей и стареющей луны, а безлунные ночи на земле совпадали с пиком зимы в Дунивее. Тогда лунное солнце уходило в открытое море и тоже оказывалось с обратной стороны лунного диска.
Было совершенно очевидно, что внешняя поверхность луны обладала каким-то волшебным свойством, с помощью которого прохладный и слабый внутренний свет превращался в жар и сияние, видимое с земли…
Если бы здешние обитатели были лучше осведомлены, они смогли бы обсудить с гостем эту странную метафизику и лунографию.
Например, в священной книге, хранившейся у Пиребана в храме, объяснялось, как каждое утро луна опускается в океан хаоса и каждую ночь поднимается из него обновленной. Возможно, этим океаном и была внешняя отполированная сторона луны. Однако при мысли о том, что он находится в шаре, который скользит по земному небу, у Пиребана закружилась голова. Как можно выжить в этой пучине, тем более, что в священной книге говорилось о враждебности этого хаоса ко всей истинной материи?
Однако именно в этот момент они миновали два конических пика, и процессия вышла из ущелья. Перед ними раскинулся Сияющий город Дунивея, и это на какое-то время отвлекло Пиребана от горестных мыслей.
Казалось, город был построен изо льда, точно такого же, какой Пиребан видел на вершине горы на своей родине. Гладкие полупрозрачные террасы и башни были окрашены в пастельные тона. И солнечные лучи действительно заставляли город сиять холодным, едва уловимым светом. Пиребан сразу интуитивно почувствовал его отстраненный артистизм, который невозможно было насытить теплом.