Час абсента
Шрифт:
— Ну и что? Я, конечно, сочувствую Амалии Никифоровне, но…
— Роман, у меня есть план: поехали к Амалии, там все и выясним. Мне она не откажет во встрече.
— Чувствую себя как в фильме «Тупой и еще тупее». Ничего не понимаю. Снизойдите, пожалуйста. — Роман умоляюще сложил руки. — Хотите, я сейчас на колени плюхнусь?
Студентки, пробегающие по коридору, стали откровенно «зависать» и нервно похихикивать. Им явно нравился мускулистый торс Романа и совершенно не нравилась стоящая рядом мымра. «И он на нее чуть ли не молится! Чем она его взяла? Может, он плюнет и обратит внимание на меня?..»
— Роман, не доводи будущих журналисток до
Сыщик воспрянул духом. Он снова ловил такси, а Инна договаривалась о встрече. Амалия Никифорова не обрадовалась настойчивости Пономаренко, но и не отказала. Сошлись на том, что Инна приедет сейчас же, но ненадолго. Амалия сослалась на то, что ей необходимо принимать лекарства и отдыхать строго по часам.
— Я предполагаю, что Амалия — именно та главная фигура, которая стоит за всеми событиями. Это ее дьявольский план воплощается в жизнь, — открыла карты Инна, как только они с Романом оказались в машине.
— Зачем же тогда она обратилась к Блинову? — опешил Роман.
— Это легкий вопрос. Она знала, что Алекса убила Верунчик, и вы должны были это раскопать. Она делала все, чтобы помочь поискам. Вы с Коротичем хорошие оперативники, рано или поздно добрались бы до убийцы, но Амалия не хотела ждать и довела Верунчика до признания.
— Чего ждать? — тупо спросил Роман. Он не верил ни одному слову Инны и не скрывал своего настроения.
— Ждать власти. Ждать удовлетворения своих амбиций, ждать кайф от исполнения собственных желаний. Это же бешеный кайф. Пойми, она развлекалась, она играла человеческими судьбами, как Бог. Не удивлюсь, если она признается, что чувствовала себя Демиургом. Да она, припоминаю, уже говорила об этом, только я была не готова понять ее слова. Слушала и не понимала. У Амалии после смерти дочери остался один смысл в жизни — разыгрывать народец и подпитываться его страхами, его адреналином, его метаниями.
— Все это чушь! — не выдержал Роман.
— Нет, Ромочка. Амалия больна, ей нужен психиатр. Теперь только я понимаю, что она так и не смогла оправиться после гибели Лики. Все, буквально все, чем занималась Амалия эти десять лет, было посвящено памяти дочери. И выродилась эта деятельность вот в такую мерзость. Лика изучала творчество Эдгара По, так?
— Предположим, — буркнул Роман.
— И пожалуйста: на головы тех, кого знала Амалия, посыпались письма с отрывками именно из Эдгара По. И письмами, которые потрепали немало нервишек, дело не ограничилось. Вспомни, как закопали живьем Серпантинова. Ты же сам его откапывал, ты видел, в каком он был состоянии. Представь себя на его месте! А Верунчик? Она тоже прошла через розыгрыш под названием «Бочонок амонтильядо». Именно такой рассказ есть у мрачного По. Кстати, сейчас проверим и мое письмецо с намеками на смерть и Червей-победителей, которые с удовольствием будут обгладывать мои кости.
Под хмурое молчание Романа Инна стала звонить Василисе Илларионовне.
— Как идут поиски источника? — спросила она.
— Инночка Владимировна, я перечитала все стихи Эдгара По. Мне кажется, я знаю их наизусть, но вашего фрагмента среди них нет.
— Нет, говорите?
— Вот видите, — встрял Роман. — Вся ваша теория лопнула. Ваше письмо другое.
— Мое письмо я уже разгадала, — отмахнулась Инна и продолжила разговор с Илларионовной: — Проверьте, есть ли у нашего писателя рассказ с названием «Лика» или «Ликея». Мне кажется, что у него нечто подобное было.
— Но это же проза, а у вас в письме стихи, —
— Жду, уверена, что я права.
— Я сыщик, Инна Владимировна, я привык доверять только фактам, — упрямо гнул свою линию Роман, — только доказательствам. Причем вещественным, которые можно пощупать, увидеть. А у вас, извините, все на уровне чувств, подсознания. Для меня это филькина грамота, а не доказательства. По-вашему выходит, что Амалия свихнулась на почве гибели дочери и стала всех испытывать на прочность. Может, она считает, что Лика покончила жизнь самоубийством, начитавшись Эдгара По? И теперь проводит над всеми эксперименты: кто еще не выдержит и полезет в петлю? Вы это хотели сказать?
— Не так прямолинейно и не так заоблачно, — уклончиво ответила Инна. — Учти, Амалия — фактический владелец конкурирующей фирмы. Она вполне могла разработать план по уничтожению Алекса и его предприятия, чтобы стать на рынке монополистом, единовластной хозяйкой.
— А Серпантинов ей зачем понадобился?
— Возможно, ей приглянулся «Испанский дворик». Амалия любит этот ресторан.
— Ну а вы? Зачем вам подсовывать голубые конверты?
— Не знаю. Я не на все вопросы знаю ответ. Скорее всего, я единственная из ее окружения, кто помнит Лику… Впрочем, не знаю. И еду, чтобы узнать.
— Так она нам все и скажет! Доказательств у нас никаких. Одни психологические заморочки…
— Есть одно вещественное доказательство, дохлое, но осязаемое.
— Какое? — заинтересовался Роман.
— На моем письме эксперты нашли частички сигарного пепла. Помнишь? Я, грешная, сразу заподозрила Анастасию Назаровну, матушку моего Серпантинова. Уж очень я ей не нравлюсь. У меня так обида кипела внутри, что я и не раздумывала долго, кто еще курит сигары. Напустилась на того, кто больше всех насолил. А ведь Амалия тоже сигары любит.
— Согласен. Это единственное нормальное доказательство, но действительно дохлое. Сигарного пепла кто угодно мог подсыпать. Так что остаются только туманные навороты…
— Я и не считаю его доказательством, — отмахнулась Инна, — для тебя говорила. Мне и так ясно, что это Амалия, Ромочка, именно потому, что у нее больна душа. Знаешь, такие люди иногда сами хотят, чтобы кто-нибудь догадался об их злодействах. Может, угрозами она хотела меня подтолкнуть к ее разоблачению? Она надеялась, что я умнее и соображу значительно раньше. Но я оказалась такой тупой, что меня пришлось подстегивать угрозой еще одного розыгрыша. То есть мне изначально был предназначен пьедестал Фемиды, и она, как могла, воздвигла его, а я взбрыкивала и никак не хотела на него взбираться.
— Нет! — заорал Роман, вконец запутавшись. — Это слишком заумно для моих мозгов, пощадите, Инна Владимировна!
— Мало того, Романчик, я могу предсказать сценарий нашей встречи, — безжалостно продолжала Пономаренко. — Мы приедем, а она уже абсолютно готова к нашей беседе. Ее признание будет коротким и болезненным, а потом…
— Что «потом»?
— Потом? Потом мы умрем. Может быть, и Амалия вместе с нами, — тихо сказала Инна, и Роман подскочил на сиденье как ужаленный.
Мало того, они и не заметили, что водитель такси не на шутку увлекся их содержательным разговором и на последних словах Инны от неожиданности резко вильнул в сторону. Не часто встретишь пассажиров с такими дикими заявлениями.