Час близнецов

Уэйс Маргарет

– Я не думаю, что нам стоит терять время на ненужные церемонии, – сухо заявила она, и ее лицо вновь сделалось холодным и бесстрастным. – Мы отвлекаем Астинуса от его работы. Мне кажется, он будет заинтересован в том, чтобы мы решили наш вопрос как можно скорее.

– Не могу не согласиться, – ответил маг, слегка скривив тонкие губы, что вполне могло означать улыбку. – Я откликнулся на твою просьбу и пришел сюда.

Что за нужда заставила тебя обратиться ко мне и просить о встрече?

Крисания опять ощутила в словах мага насмешку. Привыкшая

лишь к уважению и почитанию, она с трудом сдерживала нарастающий гнев. Холодно смерив собеседника взглядом, жрица сказала со всей твердостью, на какую только была способна:

– Я пришла предупредить тебя, Рейстлин Маджере, что твои злые дела известны Паладайну. Поостерегись, или он уничтожит тебя!

– Как? – перебил ее Рейстлин, и его страшные глаза полыхнули непонятным огнем. – Как он уничтожит меня?

Громом и молнией? Наводнением нош пожаром? Может быть, он швырнет еще одну огненную гору?

С этими словами он сделал шаг в сторону Крисании, но та обошла вокруг кресла и, таким образом восстановив дистанцию, встала позади него, опершись рукою о деревянную спинку.

– Ты смеешься над собственным жребием, несчастный, – сказала она с укоризной.

Губы Маджере опять скривились, но он продолжал говорить так, как будто вовсе ее не слышал.

– Элистан? – Голос его понизился до вкрадчивого шепота. – Может быть, он пошлет Элистана сразиться со мной?

Как бы отвечая самому себе, маг пожал плечами:

– Нет, конечно, нет. Все в один голос твердят, что верховный жрец светоносного Паладайна слишком утомлен – он слаб и умирает...

– Нет! – воскликнула Крисания и тут же прикусила губу, злясь на себя за то, что поддалась уловке и позволила раздразнить себя до такой степени, тго ее истинные чувства прорвались наружу. Некоторое время она молчала, стараясь снова взять себя в руки. – Пути Паладайна неисповедимы, их не следует обсуждать или подвергать осмеянию, – ледяным тоном сказала она, но в следующей фразе голос ее потеплел:

– К тому же самочувствие Элистана не должно тебя беспокоить...

– Возможно, оно заботит меня в большей степени, чем ты думаешь, – возразил Рейсшин, и Крисании вновь почудилось, что его губы насмешливо кривятся.

Кровь бешено стучала в ее висках, но Крисания ничем не выказывала волнения. Во время разговора маг двинулся в обход кресла, пытаясь приблизиться к вей, – он подошел так близко, что она физически ощутила нечеловеческий жар, исходивший от его тела, скрытого под бархатным плащом. Вслед за тем Крисания почувствовала приторно-сладкий и тем не менее приятный запах. «Этот пряный аромат дурманит и помогает ему в колдовстве!» – догадалась она. Мысль эта тут же вызвала у нее брезгливую тошноту. Стараясь справиться с ней, она стиснула в кулаке амулет Паладайна, так что края его глубоко вонзились в ее ладонь. Ловким движением она вновь отстранилась от мага.

– Паладайн явился мне во сне... – с вызовом сказала Крисания.

Рейстлин рассмеялся.

Мало кто из смертных мог похвастаться,

что слышал его смех, но те, кто его действительно слышал, забыть его были уже не в силах – он начинал преследовать их в кошмарных снах. Он резал слух, как клинок – живую плоть. Добро и справедливость казались посрамленными уже потому, что смех этот был возможен.

– Что ж... – сказала Крисания, и глаза ее блеснули, как стылая сталь. – Я пыталась отвратить тебя от зла. Теперь дело богов – распорядиться твоей жизнью.

Видимо, только сейчас осознав то бесстрашие, с каким вела себя Крисания, Рейстлин, прищурив горящие глаза, пристально посмотрел на собеседницу. Затем он внезапно улыбнулся, и за его сухой улыбкой почудилась едва ли не радость, отчего Астинус, прежде молча наблюдавший эту сцену, поднялся с кресла. Тень летописца растянулась на полу и, словно вещественная преграда, разделила жрицу и мага. Рейстлин тревожно вздрогнул и, обернувшись к Мастеру, опалил его огненным взглядом.

– Поберегись, дружище, – предупредил маг. – Мне кажется, ты решил вмешаться в ход истории?

– Я никогда не вмешиваюсь в ход истории, – сказал Астинус, – и ты отлично это знаешь. Я лишь наблюдатель и летописец – что бы ни случилось, я останусь беспристрастным. Твои помыслы известны мне, как и чаяния всех тех, кто пока еще дышит. Поэтому не торопись и выслушай меня, Рейстлин Маджере, а угрозы свои можешь взять обратно. Эта женщина не только Посвященная, она – любимая дочь богов, и это не пустые слова.

– Любимая дочь богов? Но мы все – их возлюбленные чада. Или я ошибаюсь, праведная дочь Паладайна? – Рейстлин снова повернулся к Крисании, и голос его стал мягким и бархатистым. – Разве не так записано на Дисках Мишакаль? Разве не этому учит преподобный Элистан?

– Верно, – согласилась Крисания и подозрительно посмотрела на мага, не понимая, говорит ли он всерьез или насмехается.

Однако лицо его было неподвижно и серьезно, отчего жрица неожиданно дня себя подумала, что маг, пожалуй, похож сейчас на умудренного жизнью наставника.

– Да, так там сказано, – холодно улыбнулась Крисания. – Я рада, что ты знаком с тем, что записано на священных Дисках, хотя, судя по всему, это тебя ничему не научило. Не припомнишь ли, что было написано в...

Громко фыркнув, Астинус перебил ее.

– Вы злоупотребили моим временем, оторвав меня от работы, – проворчал он, поднимаясь и широкими шагами направляясь к дверям комнаты. – Позвоните в звонок и вызовите Бертрема, когда надумаете уходить. Прощай, Посвященная Паладайна.

Прощай... дружище.

Астинус открыл дверь и впустил в комнату мирную тишину библиотеки, которая словно обдала разгоряченную Крисанию приятной освежающей прохладой.

Почувствовав, что самообладание возвращается к ней, она успокоилась и выпустила из руки медальон. Церемонно поклонившись вслед Астинусу, она заметила, что и маг сделал то же самое. Дверь за хронистом затворилась, и они остались вдвоем.