Час «Ч», или Ультиматум верноподданного динозавра
Шрифт:
– Даже так? – вяло отреагировал Таран. – А поконкретней?
Дик отповествовал «поконкретней». И вынес приговор:
– Пора срочно убирать этого психа. Он же своим кретинским гексогеном подорвёт не просто Эрмитаж, а добрый кусок нашего бизнеса в России! Но прежде, чем попрощаться с нашим Паганини, вытяни из него скрипочку. Продумай детали, потом доложишь!
Ночью Роджеру привиделся престранный тип, полагавший себя приват-доцентом. Облачён он был в партикулярное платье по моде девятнадцатого столетия и отчего-то – в сверкающие резиновые боты – убогое детище фабрики
– Видите ли, господин Весёлый Роджер, рассматриваемая проблема, при всей ее многозначности, сводится к нижеследующему аспекту. Человек или, по-научному, Homo sapiens есть продукт. Он суть продукт тех пространств и ландшафтов, среди коих складывалась его личность. Эти пространства выковывали его душевный склад, лепили психику, характер, темперамент. По каковой причине горец Кавказа никогда не будет таким же, как потомственный волгарь, а человек Вологодских лесов – иной, нежели степняк Прикаспия.
– Здесь, – приват-доцент ткнул шишковатым ревматоидным перстом в потёртый паркет, – в Санкт-Петербурге, среди финских болот, на почвах зыбких и ненадёжных, сформировался совершенно особенный тип, который уже и не вполне Homo sapiens. Он отчасти человек, отчасти – видение, ходячий болотный гриб, ядовитое испарение.
– Да бросьте вы, господин просветитель! – мотнул головой Роджер. – Непроверенной информацией оперируете. Я же среди них живу, ем, пью, езжу с ними в метро. Какое они, к черту, испарение? Нормальные люди, как все! А вы мне тут лепите горбатого!
– Горбатого? – хихикнул лектор, катанув вдоль тощей шейки могучий кадык. – А как же! Горбатого всенепременно леплю! – И неожиданно перешел на амикошонское «ты». – Да ты же встречал его, подполковник! В монастырской тюрьме, под Лаврой. Помнишь: с кувшином и чёрным петухом?
Тут приват-доцент погрозил Роджеру пальцем:
– Только содержимое того кувшина так и останется тобой неразгаданным. Как и сакральное предназначение петуха. Потому что чёрные петухи, подполковник, проходят не по твоему департаменту. Равно как Чёрные Монахи с Белыми Невестами.
Хихикнул совсем уже тоненько – и начал растворяться в смутном, подрагивающем воздухе. Исчезли ослепительные боты и партикулярное платье, испарились указующий артритный палец, костистый кадык, заостренное личико с интеллигентным пенсне, а посреди вольтеровского кресла развалилась в распутной позе жуткая нелюдь, плесень болотная, бледная кикимора, исходящая каркающим смехом:
– А ты – красавчик! Я тебе, касатик горбоносенький, презент приготовила на долгую память. Лукошко морошки да окрошку с горошкой и дырявой ложкой!
Прищурилась, прицелилась, расстреляла глазёнками водянистыми, злыми.
– Только ты бы, красавчик, поберёгся! А то неровён час – сам гребнем вниз болтаться станешь в руке у горбатого, которого я ещё слеплю!
Сделала студенистой ручкой:
– Адьё, подполковник!
И растаяла, оставив по себе волглый дух да осклизлые потёки на кресельных подлокотниках.
Ледогоров очнулся в своем номере. За окном сквозь хмарь небесную пытался пробиться рассвет. Подполковник потянулся к бра над головой, щелкнул кнопкой. Пространство одноместного гостиничного рая залил сиротский свет. Окружающий мир сразу притворился простым и безобидным.
Свежая пресса
Вчера на Площади Пролетарской Диктатуры, перед Смольным, петербургские кикиморы провели митинг протеста. Митинг проходил под лозунгами «Прекратить осушение окрестных болот!» и «Уравнять в правах кикимор, леших и другие социальные меньшинства!».
Мероприятие было в установленном порядке согласовано с Администрацией Санкт-Петербурга, и милиция не разгоняла митингующих. Бойцы ОМОНа вели себя корректно.
Глава 42
ИНЫЕ ПРОСТРАНСТВА
(Санкт-Петербург, 20.. год)
Нет: что-то сегодня не то! Что-то ненужное, неправильное что-то… День выдался не по-питерски жарким, северное солнце – этот Скупой рыцарь – неизвестно по какому случаю расщедрилось, одарило феерией света и тепла. Но крыльями ястребиного носа, корнями волос Ледогоров ощущал: что-то не то. Сон дурацкий навеял? Нет: вряд ли тут повинны доценты-оборотни.
Неосознанная тревога поселилась внутри, студёным ветерком холодила грудь. А к этим симптомам Роджер относился куда как серьезно: «мурашки по душе», озноб «от кишок» – это предупреждение, которое его спасало не раз и не два. Конечно, назло всем мурашкам и всем пакостям жизни он насвистит про «Жанетту» в Кейптаунском порту и пройдется по стольному граду Питеру пижонской походочкой фланирующего хищника. Но ушки будет держать на самой что ни есть макушке, и – внимание, внимание, внимание! Внимание, дамы и господа, мадам и месье, леди и джентльмены!
Кстати о джентльменах. Забравшись в карман, он извлек Билли Бонса. Отряхнул от каких-то сомнительных крошек, заглянул в единственный глаз:
– Что-то не то, приятель? Как полагаешь?
Билли свирепо скорчил и без того разбойную рожу: «Точняк! Что-то не то!».
Приморское шоссе струилось вдоль побережья – в полном соответствии со своим наименованием. По сторонам пробегали идиллические сосновые перелески, густые заросли шиповника, мелькали придорожные ресторанчики, маняще дымились мангалы. Казалось, в мире отменена всяческая работа, служебная деятельность запрещена Уголовным кодеком, и человечеству директивно предписано тотальное отдохновение души.
– Ещё метров двести – и слева будет автостоянка, – инструктировал Викинг подполковника, управляющегося за рулем «Лады». – Не промахнётесь: там за забором прорва яхт, слепой увидит!
Яхт и впрямь оказалась «прорва», их мачты грозно целились в каверзное балтийское небо, от которого вечно жди неприятностей.
– А вот и царство боцмана Мордальона! – улыбнулся Платонов, вылезая из салона. И устремился к зелёным воротам.
На обширных пространствах яхт-клуба теснились бухты канатов, просушивались паруса. Голый по пояс парнишка окунал палку в чёрный кипящий вар и смолил перевёрнутое днище шлюпки. По-хозяйски проследовав мимо всего этого хозяйства, Викинг подошёл к крыльцу одноэтажного домика и ввалился внутрь.